Дамаск с
полным правом хвалился своей древностью, и уже в двенадцатом веке о его истории
арабы писали многотомные сочинения. Хотя архитектурных памятников древнейших
времен его существования не сохранилось, это с лихвой искупалось множеством
упоминаний о нем в Библии — немногие современные города могли похвастаться подобным.
Зато о времени владычества римлян до сих пор напоминали кварталы с
прямоугольной планировкой, остатки стен с семью воротами, портиков с колоннами,
акведука и храма Юпитера. Район, где некогда располагался дворец, по прежнему
назывался Палатион, хотя от самого дворца не осталось и фундаментов.
Несколько мест
связывались с проповедью апостола Павла. Самыми известными были Прямая улица с
помпезным храмом в честь святого, впрочем, довольно поздней постройки — собор
воздвигли в семнадцатом веке на месте церкви, построенной вскоре после
Реконкисты, а спустя двести лет богато украсили мозаиками, — и «Дом Анании»,
где Павел снова обрел зрение, со старинной часовней в честь обоих апостолов. А
возле крепости можно было увидеть на стене большую плетеную корзину вроде той,
в которой Павла ночью спустили из города, чтобы спасти от преследований
язычников.
Но в целом
древних христианских памятников здесь осталось мало: арабское завоевание седьмого
века, почти на девять столетий отдавшее город в руки новых хозяев, наложило на
Дамаск отчетливую печать ислама. Мусульманские постройки тоже не раз сгорали в
огне пожаров и отстраивались заново, однако несколько средневековых мечетей все
же сохранилось, так же как часть стен конца десятого века, крепость, медресе и
бани. Но наибольший ущерб городу нанесли монголы. В начале пятнадцатого века
Тамерлан с таким ожесточением разрушал Дамаск, что он почти полстолетия лежал в
руинах, обезлюдевший, со слабыми надеждами на восстановление. Все лучшие
ремесленники были угнаны монголами в Самарканд; именно тогда был утерян секрет
производства дамасской стали, и образцы знаменитых клинков теперь можно было
увидеть лишь в музеях.
Когда в 1526
году войска императора Льва Ужасного вошли в Дамаск, город все еще пребывал
наполовину в развалинах. Лев, не отличавшийся трепетным отношением к прошлому,
приказал снести бóльшую часть старых зданий, которые показались ему
обветшавшими, за что археологи впоследствии прозвали его «вторым Тамерланом».
Зато он повелел восстановить крепость и городские стены и позаботился о ремонте
одной из главных исламских святынь — мечети Омейядов. Одновременно Лев заложил
на другом берегу Барады огромный храм в честь Иоанна Предтечи, который
достраивался уже при Константине Славянине и до сих пор оставался кафедральным
собором Дамаска и одним из самых больших и красивых православных храмов Сирии.
В последующие столетия Дамаск обогатился множеством церквей, часовнями и
небольшим, но изящным комплексом зданий митрополии, а в пригородах на склонах
гор возникло несколько монастырей. Мусульмане тоже не остались в обиде —
строили новые мечети, медресе, хамамы. Вскоре Дамаск превратился в центр
паломничества обеих религий: одни ехали поклониться мощам Предтечи, другие —
помолиться в знаменитой мечети.
В городе существовала
и еврейская община, иудеи имели свою синагогу и торговый квартал на дамасском
рынке. Впрочем, особым благоволением властей после Реконкисты они не
пользовались и потому предпочитали жить тихо, ни во что не вмешиваясь и
довольствуясь тем, что были уже не так поражены в правах, как при византийских
императорах до арабского завоевания. С начала двадцатого века в Дамаске особо
славился еврейский ресторан «Цимес» — его кухней не брезговали даже в
митрополии, куда курьеры периодически доставляли упаковки со
свежеприготовленными яствами, и Ставрос заметил, что здесь Дамасского
митрополита он очень понимает.
Алхимик, как и
обещал, побаловал Киннамов и Дарью рассказами о Дамаске. С утра все участники
конференции отправились осматривать крепость, затем расположенную недалеко от
нее мечеть Омейядов, а закончили экскурсию в Предтеченском храме.
Двенадцатибашенная
крепость, несмотря на неплохую сохранность и умело проведенную реставрацию,
Дарью не особенно впечатлила. Когда-то она строилась на невысоком холме, но
время сгладило местность, и теперь крепость терялась среди современных зданий.
Она находилась в северо-западном углу прямоугольника, описанного стенами
римского времени, и только попав на внутренний двор, можно было понять, что на
самом деле эта цитадель не такая уж и маленькая. По крайней мере, при защите
Дамаска от крестоносцев она хорошо выполнила свою роль — латиняне так и не
смогли овладеть городом. Правда, современный облик она приобрела уже позже,
перестроенная в тринадцатом веке султаном Маликом.
Зато мечеть
впечатляла еще до входа в нее — прежде всего огромным двором, отделенным от
города мощными стенами и выложенным полированными мраморными плитами, такими
блестящими, что по ним было даже страшно ступать.
На этом месте когда-то последовательно возвышались арамейское святилище Хадада, римский храм Юпитера и византийская базилика Иоанна Крестителя. После отвоевания города ревнители православия, как сообщалось в летописях, предлагали Льву Ужасному разрушить мечеть, но он отверг эту идею, предпочтя построить храм на новом месте. Георгий Дука, чья хроника наиболее подробно описывала этот эпизод — впрочем, в значительной степени за счет неумеренной фантазии автора, — всячески поносил Льва за подобное «нечестие», утверждая, что мусульмане откупились от него, поставляя девушек в императорский «гарем». Но, глядя на этот шедевр арабской архитектуры, равный которому трудно было сыскать в мусульманском мире, нельзя было не признать, что Ужасный поступил более чем разумно: резные ворота, легкие арки со сводами, заплетенными совершенно византийскими орнаментами из листьев аканфа, колонны с коринфскими капителями, великолепные мозаики на золотом фоне, богато украшенные михрабы, мягкие узорчатые ковры, обилие света — все это поражало воображение. Поистине, это была мусульманская Великая церковь!
Юго-восточный минарет, построенный на остатках башни античного храма Юпитера, назывался «минаретом Исы» и был связан с местным исламским преданием.
На этом месте когда-то последовательно возвышались арамейское святилище Хадада, римский храм Юпитера и византийская базилика Иоанна Крестителя. После отвоевания города ревнители православия, как сообщалось в летописях, предлагали Льву Ужасному разрушить мечеть, но он отверг эту идею, предпочтя построить храм на новом месте. Георгий Дука, чья хроника наиболее подробно описывала этот эпизод — впрочем, в значительной степени за счет неумеренной фантазии автора, — всячески поносил Льва за подобное «нечестие», утверждая, что мусульмане откупились от него, поставляя девушек в императорский «гарем». Но, глядя на этот шедевр арабской архитектуры, равный которому трудно было сыскать в мусульманском мире, нельзя было не признать, что Ужасный поступил более чем разумно: резные ворота, легкие арки со сводами, заплетенными совершенно византийскими орнаментами из листьев аканфа, колонны с коринфскими капителями, великолепные мозаики на золотом фоне, богато украшенные михрабы, мягкие узорчатые ковры, обилие света — все это поражало воображение. Поистине, это была мусульманская Великая церковь!
Юго-восточный минарет, построенный на остатках башни античного храма Юпитера, назывался «минаретом Исы» и был связан с местным исламским преданием.
— Именно по
нему накануне Страшного суда должен сойти на землю Иисус Христос, — пояснил
Ставрос. — Поэтому имам ежедневно расстилает перед этим минаретом новый ковер.
— Как
трогательно! — сказала Дарья.
— Мусульмане
вообще бывают трогательны, — отозвался Севир. — Конечно, когда никого не
отправляют на тот свет из-за своей религии.
Огромное
пространство мечети, представлявшей собою купольную базилику, наполняла самая
разнообразная публика: там и сям у колонн бородатые мужчины серьезного вида что-то
читали, тут же кто-то спал прямо на ковре, стайки женщин в разноцветных
хиджабах болтали о своем житье-бытье, рядом резвились их дети, а мимо
проплывали вслед за гидами группы туристов и бродили путешественники-одиночки с
фотоаппаратами всех марок и размеров.
«Странная
все-таки религия, — думала Дарья, оглядываясь вокруг. — Такое необъятное
пространство — и совершенно пустое! Ни икон, ни свечей, ни развитого
богослужения… Как-то входишь и не знаешь, что делать и куда главу приклонить…
Хотя, может быть, это нарочно? Ведь получается, так ты и оказываешься наедине с
Богом — никаких посредников и никаких помех, подсвечников, записок, крестных
ходов, священников в облачениях с их выходами и входами в алтарь… Вот храм, в
нем Аллах — молись! Услышит, значит, хорошо помолился, нет — значит, у тебя
проблемы. И, главное, никто не виноват в них, кроме тебя: ты сам молился, а не
какой-нибудь священник за тебя… Интересно, а что им по пятницам имамы проповедуют?..
И многие ли из простых мусульман понимают то, что написано в Коране? Или тут
тоже, как у нас: за богослужением Евангелие читают, а люди часто не понимают
или вообще пропускают мимо ушей…»
— Я вижу, вы
впали в меланхолию? — спросил Феодор, взглянув на нее.
— Нет, —
улыбнулась Дарья, — просто думаю про ислам, про мечети. Все-таки какая-то
пустота здесь ощущается. Неуютно душе. Вроде так красиво, а как будто чего-то
не хватает…
— Да-да, у
меня то же ощущение! — кивнула Афинаида. — Слишком простая религия. Для
минималистов, так сказать.
— Что ж, по
нашим временам это не так плохо, — заметил Севир. — По сравнению с исламом
христианство просто переполнено цветущей сложностью, но не уверен, что это
всегда идет ему на пользу.
— Это точно, —
согласился великий ритор. — У мусульман в общем все просто: пять столпов
ислама, а всякие тонкости — уже на любителя. А у нас, пока поймешь, как именно
спасать душу, сломаешь голову.
— Или шею! —
засмеялась Афинаида.
— Да уж, —
пробормотала Дарья. — Наверное, ислам потому так быстро и стал завоевывать мир,
что в нем все более-менее просто и четко… Но все-таки мне здесь как-то неуютно.
Чувствуется, что это чужое.
— Видимо, это
знак, что нам пора перейти к третьему пункту нашей прогулки, — сказал Алхимик.
— Там вам понравится больше.
По дороге к
храму святого Иоанна Крестителя они зашли в кофейню и угостились кофе и
мороженым. Ужин в этот день начинался довольно рано и обещал быть обильным и продолжительным,
поэтому наедаться днем не имело смысла, но все же перекусить не мешало.
Главный собор
Дамаска тоже был окружен большим двором с помпезными портиками, хотя не таким
огромным, как у мечети Омейядов. Зато посреди двора возвышался красивый фонтан,
символически изображавший реку Иордан, вокруг которого на скамеечках сидело
множество разнообразного люда, от благочестивых старушек в темных платочках до
юных туристов в потертых арапках и ярких кроссовках. Кто-то болтал по
мобильному, кто-то читал, кто-то жевал вездесущие баранки, посыпанные кунжутом,
запивая их айраном, кто-то азартно фотографировался на фоне главного входа в
собор, отделанного богатой резьбой по камню. Храм был построен в виде
крестово-купольной базилики и увенчан пятью куполами, из которых самый большой,
центральный, украшала мозаика, изображавшая Христа-Вседержителя с Евангелием,
раскрытым на словах Предтечи: «Се Агнец Божий, вземляй грехи мира». В восточной
апсиде воздевала руки в молитве за людей Богоматерь-Оранта, в южной восседал на
троне Спаситель, которому предстояли Богородица и Иоанн Креститель — увеличенная
копия знаменитой мозаики с южных галерей константинопольской Святой Софии.
Мозаика в северной апсиде изображала отсечение главы Предтечи, и здесь же стоял
великолепный золоченый ковчег с его мощами. Более мелкие мозаики и
многочисленные фрески, создававшиеся в течение двухсот лет после возведения
собора, позволяли наглядно видеть, как в Сирии возрождалась и приобретала новые
оттенки византийская иконопись. Солнечный свет струился из узких высоких окон,
электрические огни паникадил играли на золоте сводов, святые со стен смотрели
жизнерадостно, и даже пустынники на фресках южного нефа казались не такими уж
суровыми. Пятна света и тени красиво переплетались на белом с зеленоватыми
прожилками мраморном полу. Дарья погладила колонну из темно-зеленого порфира.
Она любила дотрагиваться в древних храмах до колонн — гладкие и прохладные, они
словно заключали в себе вековые тайны. Кто ходил мимо них, кто здесь молился?
Да кто только здесь ни молился! Даже здесь, не говоря о более древних храмах…
«Как плохо
все-таки я знаю историю Византии! — подумала Дарья. — Хотя вроде бы уже столько
книг прочла… Ужас, где взять время, чтобы прочесть все, что хочется?.. Когда
Севир успел узнать столько всего? Хотя… у него же вроде бы нет семьи. Все-таки
дети отнимают много времени. Хорошо, что я отправила своих в садик! Если я
теперь решусь заняться наукой, мне точно будет некогда возиться с ними так, как
раньше…»
— Ну что,
православная атмосфера оживила вас? — спросил Алхимик.
— Да, —
улыбнулась она. — Все-таки когда есть иконы и свечи, все вокруг становится
совсем другим. Более теплым, что ли. Не говоря о том, что просто очень красиво!
— Небо,
сошедшее на землю, — сказал Феодор. — Но тут многое зависит от культурной
традиции, в том числе наше восприятие. Вы когда-нибудь бывали в готических
соборах?
— Нет.
— Они тоже
очень красивы, но там совсем другая организация пространства. Наши иконостасы
там смотрелись бы совершенно чужеродно. Кстати, меня удивляют иконостасы в
русских церквях — эти глухие стены от пола до потолка… По-моему, они крадут у
храма свет и пространство. Довольно странный эффект, если учесть, что иконостас
должен как бы приближать к нам то небо, которое бесконечно.
— Да, я с вами
согласна, — кивнула Дарья. — Когда я приехала в Византию и походила по здешним
храмам, тоже поняла это. Но когда не с чем сравнивать, то кажется, что все
нормально…
— Поэтому надо
стараться побольше увидеть и узнать, чтобы было с чем сравнивать, — заметил
Севир.
— Да, это
правда! — воскликнула Афинаида. — Столько всякого зла бывает от того, что люди
принимают фальшивку за чистую монету только потому, что никогда не видели
настоящей чеканки!
— Но все-таки
нельзя же бесконечно переходить от одного к другому и сравнивать, что лучше, —
пробормотала Дарья. — Когда-то нужно и остановиться… а то станешь
перекати-полем!
— Вы правы, —
сказал Феодор. — Но я уверен, что когда человек находит действительно настоящее
именно для него, он это сам понимает с некоей внутренней непреложностью. Только
это трудно объяснить словами… наверное, как и веру в Бога.
Они дошли до
раки с мощами святого Иоанна, и Киннамы с Дарьей поклонились Предтече, а Севир
стоял в стороне и наблюдал за подходившими паломниками и туристами. Поставив
небольшую свечку в песок под металлической крышей-домиком, на которой были
выгравированы растительные узоры, — как почти везде в византийских исторических
храмах, подсвечники здесь стояли только в определенных местах и были снабжены
вытяжками, чтобы копоть от свечей не портила мозаики и фрески, — Дарья
приложилась к прохладной золоченой крышке раки, украшенной эмалевыми вставками
и драгоценными камнями, и помолилась: «Святой Иоанне, направи мой путь и
вразуми мя… где мне нужно остановиться, где оно — мое настоящее!»
Уступив место
другим паломникам, она украдкой бросила взгляд на Севира: неужели он ничего не
ощущает в этом храме, кроме эстетического восхищения и любопытства историка и
исследователя людских нравов? И что для него значит тот Великий Алхимик, в
которого он верит?..
Ставрос
поглядел на нее и еле заметно улыбнулся.
— Вы красиво
смотритесь, — сказал он, подходя. — Вы и ваша тень. То, чего мы не замечаем, но
что всегда следует за нами.
Она посмотрела
себе под ноги: действительно, в спину из окна светило солнце, и ее тень
воздушно лежала на мраморном полу. А теперь рядом вытянулась и худая тень
Алхимика. Дарье вдруг захотелось вытянуть руку чуть в сторону, чтобы их тени
соединились, словно от этого могло произойти нечто важное… С трудом подавив в
себе это желание, она посмотрела на мозаику с Крестителем и сказала:
— А на иконах
тени не рисуют, потому что свет небесного царства вездесущ и теней не создает.
— Вы себе
представляете этот свет?
— Не очень, —
честно призналась она. — Но я верю, что он существует. А вы… Ваш Великий
Алхимик — какой он?
Она задала
этот вопрос как-то вдруг и тут же испугалась, что Севир ответит что-нибудь
насмешливое. Но он молчал несколько мгновений, а потом негромко сказал:
— Он
непостижим. Но я верю, что конечным итогом Его опытов должен быть эликсир
жизни.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Схолия