14 апреля 2015 г.

Восточный экспресс: Воля земли (6)



На террасе, заплетенной виноградом и розами никого не было, только в углу возле ограждения стояли Феодор с Афинаидой… и целовались. Дарья замерла у дверей, не зная, что делать: мешать неудобно, возвращаться в зал странно… Но тут Киннамы оторвались друг от друга, и Феодор что-то шепнул жена на ухо. Афинаида рассмеялась, взяла его под руку, и они направились к выходу с террасы.

— Вы тоже за глотком воздуха? — улыбнулся великий ритор Дарье. — Чудесная ночь! Но мы уже отправляемся спать, так что до завтра.

Они пожелали друг другу спокойной ночи, но Дарья подумала, что Киннамы уснут далеко не сразу после того, как окажутся в постели, и наверняка завершат этот вечер танцем страсти, древним, как мир… «Интересно, — вдруг подумала она, — вот они вроде бы оба верующие, но вряд ли соблюдают все эти постно-праздничные воздержания… Завтра, к примеру, воскресенье, но разве это их остановит? Да кого это вообще останавливает, кроме таких как я? И есть ли в этом смысл? Еще если бы мы завтра причащались, тогда понятно, а так… Хотя, конечно, если по Иринею Эгинскому, то “всякий раз, как Церковь приглашает верных на литургию, надо идти на этот зов” и причащаться, если ты физически можешь, а не отлынивать… То есть, по такой логике, мне надо было бы разведать, где тут ближайший храм, и завтра отправиться туда?» Дарья чуть не рассмеялась, настолько нелепым показалось ей это предположение. Вот уж куда ей меньше всего сейчас хотелось идти, так это на литургию… Да и Василь в Эфесе, конечно, тоже на службу не пойдет. А завтра память уверения Фомы… Христос сказал: «Ты поверил потому, что увидел Меня, но блаженны не видевшие и уверовавшие». Звучит красиво, но… удивительно ли, что люди предпочитают жить земной и вполне видимой и осязаемой жизнью, чем лишать себя удовольствий ради чего-то невидимого и неосязаемого? Кому вообще интересно быть «блаженными», если неясно, в чем именно это блаженство состоит? Взять хотя бы ее саму: в жизни бывали моменты, которые она осознавала как прикосновение к божественному, так что нельзя сказать, будто она верит совсем «вслепую», но в то же время она вовсе не готова ради подобных моментов — и даже ради перспективы их умножения — отказаться от всей человеческой жизни, от всех земных радостей и удовольствий…

Облокотившись на деревянные перила, Дарья глядела вниз. Ресторан находился на верхнем этаже отеля, и обзор открывался прекрасный, было видно даже реку. Над Дамаском повисла густая ночь, но жизнь в городе кипела вовсю: сияли огни ресторанов, кофеен и мелких лавочек, которые, похоже, работали чуть ли не круглосуточно, доносилась то зажигательная, то философски медлительная музыка, слышался веселый смех. В симфонию ночного города вливались и звяканье медных колокольчиков на передвижной лавке мороженщика, и звон позднего трамвая, и рев мотоцикла, и звуки флейты уличного музыканта… Прохладный ветерок овевал Дарью, и она, дыша полной грудью и рассеянно глядя на всю эту круговерть, задумалась о том, что творилось у нее внутри. А там происходило что-то совершенно невозможное, неблагочестивое и неприличное. И, главное, у нее уже почти не осталось сил с этим бороться. Все вокруг, казалось, упивалось жизнью в ее полноте, и Дарье тоже хотелось махнуть рукой на благочестие и упиться. Но разве дело было только в том наслаждении, которому, должно быть, сейчас предадутся Киннамы — конечно, с такой же страстной красотой, с какой танцевали танго и целовались?..

«Я хочу этого не потому, что хочу вкусить каких-то там удовольствий, а потому, что хочу его, — наконец, призналась она себе. — Если б на его месте был кто-то другой, мне бы такое и в голову не пришло, наверное. Даже если бы мне посулили какую угодно “Камасутру”. Вот хоть Феодор — уж на что красавец, и умный, и веселый, и я с ним танцевала, но ничего же не чувствовала такого… А Контоглу ко мне почти приставал, но мне было только противно, хотя он такой весь из себя… Значит, дело не в какой-то моей развращенности, а в Севире… Но нет, я не должна!!! Ведь это все равно ничем хорошим не кончится! Господи, что же делать?!»

Лучше всего немедленно пойти и лечь спать. Хотя спать вовсе не хочется. Ну, хорошо, почитать книжку, а потом спать. Или, на худой конец, можно просто лежать и пялиться в потолок. Лишь бы оказаться подальше от всех этих ночных соблазнов… и от Алхимика. Одной, за запертой дверью номера. В этом будет хоть какая-то гарантия, что она не натворит нынешней ночью ничего ужасного, а «завтра будет другой день».

Дарья выпрямилась, собираясь повернуться и уйти, как вдруг услышала сзади легкие шаги, и в следующий миг рядом с ней оказался Ставрос.

— Гуляете? — спросил он, облокачиваясь на парапет.

Дарья только кивнула — в первый момент ей не хватило дыхания что-либо сказать, так отчаянно заколотилось сердце.

Севир несколько секунд молча глядел с высоты террасы на город.

— Люблю ночные виды, — наконец, произнес он. — Другое лицо мира. Таинственное и блистательное одновременно.

— Да, мне тоже нравится ночь, — Дарья уже справилась с дыханием. — Звезды, огни, тишина… Правда, здесь-то шумно, конечно.

— О, в этих широтах с наступлением темноты только и начинается настоящая жизнь, тем более тут, в центре! — засмеялся Ставрос. — За тишиной надо ехать за город, на древние развалины или в горы… Кстати, вы же были в Каппадокии — не ночевали в пещере?

— В пещере?! — удивилась Дарья. — Нет… даже в голову такое не приходило.

— Напрасно! Вы лишились незабываемых впечатлений. Вот где тишина!

— Вы так ночевали?

— Я целую неделю так прожил. Правда, давно уже. Днем работал на сборе абрикосов, их там выращивают в долинах гор… Вы, может быть, видели?

— Да, мы однажды проходили мимо одного сада, нас хозяин даже угостил курагой.

— Вот мы как раз собирали будущую курагу и раскладывали сушить. А вечером я брал с собой легкий ужин, спальник и шел в горы. Горы в лунном свете — волшебное зрелище! И на рассвете тоже хороши. Я нарочно выбрал пещеру на восточном склоне, чтобы встречать восход.

— Здóрово!

— Завидуете? — он чуть насмешливо взглянул на нее. — Кстати, Феодор с Афинаидой тоже однажды ночевали в пещере. Это довольно популярно у туристов. Странно, что вы не знаете. Впрочем, вы вообще многого не знаете.

— Ну, зато мне не будет скучно жить! — заявила Дарья. — Ведь еще так много всего можно узнать.

— А вы хотите узнать?

Она покраснела, но, к счастью, в темноте этого не могло быть заметно.

— Конечно, хочу.

Двусмысленный вопрос и двусмысленный ответ. Она чувствовала, что Севир продолжает смотреть на нее, и подумала, что если сейчас повернет к нему лицо, то… наверное, он ее поцелует. И ей мучительно захотелось узнать, как он целуется. Как это будет — так же страстно, как у Киннамов? С мужем она никогда не целовалась так, как они, это точно…

Ей опять стало нечем дышать.

— Между прочим, согласно одному преданию, мы сейчас находимся в самом древнем городе мира, — сказал Алхимик. — Существует легенда, что Адам и Ева по изгнании из рая поселились именно в этом месте.

— Вот как! — поразилась Дарья; во время дневной экскурсии Севир не упоминал об этом.

— А вон там, на горе Касьюн, как считается, Каин убил Авеля. Так что, если верить преданиям, здесь начиналась вся долгая история человечества.

— С ума сойти, — пробормотала Дарья. — Даже трудно представить…

— Конечно, это всего лишь предания. Современная антропология помещает первых людей в Африку. Но иногда приятно верить в легенды, не правда ли?

— Или даже часто, — улыбнулась Дарья. — В Византии, по крайней мере, куда ни глянь, везде какие-то легенды, символы, артефакты…

— Да, у нашей Империи чрезвычайно мощная алхимия, так что легенда и быль вполне взаимозаменяемы, а вопрос «как же все было на самом деле?» нередко теряет смысл. Жаль, что у нас такая плотная программа и нет возможности попутешествовать по здешним окрестностям. Но вот на Касьюн мы вполне можем залезть, например, завтра после обеда. Местные любят устраивать там пикники, несмотря на первое убийство. Человека ничем не проймешь! — Алхимик усмехнулся. — Кстати, пещера, где якобы произошло это убийство, там сохраняется. Так и называется — Кровавая пещера. Любопытное местечко! Есть в ней действительно что-то мистическое… Там даже хранится камень — якобы тот самый, которым Каин стукнул брата.

— Заинтриговали! А что, давайте действительно завтра побываем там. Может, и еще кто-нибудь из гостей захочет…

— Сомневаюсь. Насколько я знаю, завтра после обеда все собираются исследовать здешний базар. А базар, как вы понимаете, такое место, откуда скоро не выбираются, а если и выбираются, то уже без задних ног.

Дарья рассмеялась.

— Вообще-то я тоже не прочь туда заглянуть, — сказала она. — Но не думаю, что я буду бродить там до самого вечера!

— Вы уверены? А впрочем, на гору можно поехать и вечером. Оттуда прекрасный вид на город, и можно посидеть в каком-нибудь ресторане или кофейне, там их полно.

— Ну да, — согласилась Дарья, — может быть, вечером это даже… интереснее, — она чуть не сказала «романтичнее», но вовремя прикусила язык.

Ей подумалось, что отправляться на гору вдвоем с Алхимиком несколько рискованно, но пещеру увидеть хотелось…

— Ночь — странное время, — задумчиво проговорил Севир. — Все покрывает тьма, мы засыпаем и как бы выключаемся из жизни, а жизнь между тем идет, как ни в чем не бывало. Все продолжает расти или разрушаться, везде идут химические реакции… в том числе и в нас, хотя мы не сознаём этого. Наука далеко ушла вперед, расщепила атомы, разобрала организмы на аминокислоты, вычислила механизмы деления клеток, а все-таки везде остается что-то неуловимое, какая-то тайна, — он умолк на миг, а потом вдруг начал читать — тихо, мистическим тоном, словно молитву некоего священнодействия:

«Освежив горячее тело
Благовонной ночною тьмой,
Вновь берется земля за дело,
Непонятное ей самой.
Наливает зеленым соком
Детски-нежные стебли трав
И багряным, дивно-высоким,
Благородное сердце льва.
И, всегда желая иного,
На голодный жаркий песок
Проливает снова и снова
И зеленый, и красный сок.
С сотворенья мира стократы,
Умирая, менялся прах,
Этот камень рычал когда-то,
Этот плющ парил в облаках.
Убивая и воскрешая,
Набухать вселенской душой —
В этом воля земли святая,
Непонятная ей самой».

Дарья слушала, затаив дыхание, и внезапно словно бы ощутила себя этой землей, в которой происходило что-то «непонятное ей самой», этим голодным песком, жаждущим жизненных соков, нагретым на солнце камнем, чающим прикосновение чьей-то руки, плющом, стремящимся обвиться вокруг опоры… В этом было нечто вечное, заданное изначально, таинственное и — святое?.. Как может быть святой эта нестерпимая жажда, если она направлена не к Богу? Но и кем она вложена в нас, если не Им?!.. И если все это грех, то как из него может родиться столько прекрасного… даже вот эти стихи!

— Какие красивые стихи! — проговорила она совсем тихо, стараясь выровнять дыхание. — Чьи они?

— Николая Гебреселассие.

— А, я слышала о нем, но стихов не читала, — призналась Дарья. — Он ведь, кажется, из Эфиопии?

— Да, но он грекоязычный эфиоп, бóльшую часть жизни провел в Византии. На эфиопском тоже писал, но мало. Я его очень люблю. Почитайте при случае его стихи, вам понравятся. Кстати, если уж мы пойдем завтра на базар, то там есть книжные лавки, можно поискать в них.

— Да, точно.

Дарья глотнула воздуха и переменила позу, слегка отвернувшись от Севира и делая вид, что созерцает громаду Предтеченского собора, подсвеченную золотом и пурпуром. Ставрос глядел в другую сторону, где зеленовато светились минареты мечети Омейядов. Но молчание между ними стало густым, точно действительно «набухло вселенской душой»: очутившись здесь, на той земле, где, возможно, когда-то раздался первый крик любовного экстаза и первый стон боли, прозвучал первый плач новорожденного и пролилась первая кровь, они словно оказались замешаны в некое вселенское действо и уже не могли разойтись, не принеся жертвы на алтарь таинства, совершающегося от века в каждом уголке земли…

«Я определенно схожу с ума! — опомнилась Дарья. — Этак неизвестно до чего можно додуматься…»

— По-моему, уже пора спать, — сказала она, собрав всю свою волю. — Завтра ведь поход в музей и на базар потом еще… В общем, я, пожалуй, пойду.

Тут ей совсем некстати вспомнились ушедшие недавно «спать» Киннамы… А в уме всплывали прочитанные Алхимиком строки:

«И, всегда желая иного,
На голодный жаркий песок…»

— Что ж, пойдемте, уже и правда пора, — отозвался Ставрос, и она даже вздрогнула, словно ждала совсем не этих слов.

Они вернулись с террасы в ресторан, где почти никого не осталось, только Аза с двумя московитками в углу распивали ликер и что-то бурно обсуждали по-английски, да у окна жарко спорили два сухоньких седых профессора. «Все-таки ученые — счастливые люди, — подумала Дарья. — Других в таком возрасте уже ничего, кроме телевизора и сплетен на лавочке, не интересует, а эти старички вон, всё научные споры ведут…»

Выйдя из зала, они пешком спустились по лестнице — их номера находились двумя этажами ниже. Севир молчал, но Дарья, казалось, всей кожей ощущала его присутствие рядом, и ее бросало то в жар, то в холод.

«С сотворенья мира стократы…»

Она раскрыла сумочку и нащупала в кармашке ключ-карту от номера. Спасение? Бегство? Благословение? Проклятие? Сокровище? Потеря?..

«Если не сейчас, то уже никогда», — настойчиво твердил ей внутренний голос. Осталось всего несколько дней. Может быть, она никогда больше не попадет в этот город. И ей никогда не придется танцевать с Алхимиком. И говорить с ним о тайне земли и о мистике ночи. И… познать эту самую мистику…

«В этом воля земли святая,
Непонятная ей самой…»

Дойдя до двери номера, Дарья, наконец, решилась взглянуть на Севира. Ей почудилось в нем скрытое напряжение, хотя его лицо было непроницаемым, но глаза… глаза были в этот миг темнее самой темной ночи, и Дарья опустила взор.

— Спокойной ночи, — сказал Алхимик.

Она хотела ответить, но слова застряли в горле. Ставрос вынул из кармана рубашки ключ и отвернулся к своей двери. Дарья услышала, как щелкнул замок, судорожно вздохнула и проговорила:

— Севир!

Он повернулся — ей показалось, это происходило точно в замедленном кино, — их глаза встретились, и в следующий миг сильные руки обхватили ее и втащили в номер, дверь захлопнулась, Дарья оказалась прижатой к ней спиной, горячие губы впились в ее рот, и все стало падать в бездонную пропасть. Падали на пол шпильки, которые Севир вынимал из ее прически, падали на плечи ее локоны, падала сбрасываемая одежда — ее платье поверх его рубашки, ее белье вслед за его брюками, последним соскользнул с ее шеи платок — и, наконец, она сама упала на кровать, как на дно пропасти…


Пропасть была полна наслаждения — «райского», «адского»?.. Определения не подбирались. Наконец-то Дарья узнала, что такое «руки любовника». Они точно играли на ее теле музыку, и от этих прикосновений в ней вспыхивали огни, расцветали розы, расходились горячие волны, затапливая ее с головой. Но еще более поразительные вещи вытворяли его губы, нежные, дерзкие, изучающие, восхитительные, лишая ее последних связных мыслей. Она приближалась к граням сознания, к постижению тайны слияния двух половин целого, таинства смерти и воскресения, обращения в прах и возрождения, той «святой воли земли», непонятной, и прекрасной, и неотвратимой. И когда слияние произошло, Дарья не ощутила никакой неправильности в происходящем: ее дракон, наконец, поймал себя за хвост, священный алхимический брак свершился, и больше не было ни прошлого, ни будущего — только настоящее, где она принадлежит Алхимику, а он ей, и они словно перетекают друг в друга, как две смешавшиеся огненные жидкости, сплавляются, как вещества в химической реакции, и претворяются в эликсир жизни…

Когда Севир покинул ее и лег рядом, Дарья молча уткнулась ему в плечо, и в ней не шевельнулось ни вопроса, ни сомнения: случилось именно то, что нужно, так, как нужно, и с тем, с кем нужно. Он обнял ее и легонько поцеловал в висок, она закрыла глаза и стала слушать его дыхание. Если и надо было что-то сказать, то это потом, не сейчас.

 ______________________________
  
В главе использован отрывок из «Поэмы начала» Николая Гумилева.

предыдущее    |||   продолжение
оглавление

17 комментариев:

  1. "ее дракон, наконец, поймал себя за хвост" -- то есть что получается? Когда она мучилась тем, что ей чего-то не хватает и что-то не так, то ей не надо было ни путешествий, ни научной или какой-то другой работы, а нужен был Севир. То есть проблема была таки в том, что мужа она не любила.

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. почему Вы так прямолинейно рассуждаете? если ей нужно одно, то все остальное не нужно? так не бывает. человек не амеба. во всем происходящем всегда сплетается куча разных факторов, это алхимия )

      то же и к Севиру относится. почему Вы не допускаете, что он сначала действительно ничего такого не имел в виду, а потом на самом деле увлекся? или какие-нибудь еще комбинации мотивов. можно подумать, люди так примитивны. ну, может, многие и примитивны, но про таких не пишут романы ))

      Удалить
  2. P.S. А ведь как гладко стелил: "Ах госпожа Феотоки, да за кого вы меня принимаете, я не дон Жуан какой-нибуть, я помогу Вам разобраться в себе и Вашей жизни...". Ну-ну.

    ОтветитьУдалить
  3. "почему Вы так прямолинейно рассуждаете? если ей нужно одно, то все остальное не нужно?" -- собственно я исходил из этой Вашей фразы, что ее дракон укусил себя за хвост. То есть все, она обрела то, чего ей не хватало. Остальное может и хорошо будет, но насколько можно понять не критично. Насчет Севира, кроме всего прочего наверное и потому, что он у Вас получился суперменом, который знает, что он делает и что из его действий получится. P.S. Ну, еще я наверное ехидничаю, из "солидарности мужей" :)

    ОтветитьУдалить
  4. И по некотором размышлении, насчет сплетения многих факторов. Кто-то недавно цитировал Наполеона, типа что если названо больше одной причины неудачи чего-либо, то это значит, что настоящая причина не названа. То есть бывает, конечно, что чему-либо есть две или более причин, и не будь одной из них (любой), это что-то не совершилось бы. Но чаще бывает главная причина. Вот смотрите. Дарье чего-то не хватало, грусть-тоска ее съедала как царевича Гвидона, надо было что-то менять. Пошла Дарья на работу, помогло ей? Поехала на конференцию, посмотрела Дамаск, познакомилась с самим Киннамом, потанцевала на балу, помогло? А как очутилась в объятиях Севира, так как рукой сняло. Так ведь?

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. не буду спойлерить )
      но она действительно влюблена, а почему нет? и так бывает )) вопрос не в этом, а в том, насколько это серьезно и насколько надолго.

      Удалить
    2. То есть как это насколько серьезно? Если у нее и это у нее несерьезно, то я просто не знаю. Эдак она не только Василю жизнь поломает (ему теперь, по сюжету, разве на скачках убиться), но еще и Ставросу, чего доброго. А что? Пусть знает и не зазнается, будто всех насквозь видит. :)

      Удалить
    3. хм. а может, это он ей жизнь поломает? или Вы его теперь враз записали в положительные герои? )) у меня вот один читатель из жж считает его законченной сволочью и требует убить О_О

      кстати, он пока что ведет себя в рамках "соглашения", которое он озвучил в поезде. и она формально тоже.
      но такие эксперименты бывают опасны.
      а у нее-то как раз серьезно и с др. стороны - если не муж, то дети.

      мне уже предлагал один читатель убить В. на скачках )(

      Удалить
    4. Э нет, в положительные я его не записывал. Но жизнь поломать можно и отрицательному.

      Удалить
    5. о, эта страшная, страшная, страшная любовь! ))

      Удалить
    6. Это да, в рамках или не в рамках, а ей расхлебывать придется в любом случае. Но тут еще такое дело. Есть у меня подозрение, что в том, что она с мужем не счастлива, за которого замуж вполне по любви вышла, то виноват не только он один. Как маленький принц говорил -- моя роза особенная, потому что я ее поливал (примерно так). А если не поливать... то да, другие розы ведь тоже красивые и пахнут.

      Удалить
    7. иногда люди перерастают прежние отношения. или просто друг другу не подходят. за годы человек может радикально поменять свои вкусы и интересы, а не то что чуть-чуть. а иногда дело вообще в физиологии (как у Сомса с Ирен в Саге о Форсайтах). а иногда всего понемножку )

      Удалить
    8. Если "перерасти отношения" -- это момент, когда любимый прежде человек больше не нужен (страшная вещь на самом деле), то это такой эвфемизм для "убить любовь"? Любовь ведь сама не умирает, тут апостол прав полностью. Но люди ее могут убить, напр. равнодушием, концентрацией на себе любимом и своих обидах, и т.д. Или как вариант, это и не была любовь, а что-то другое, что назвали ее именем.

      Удалить
    9. --как вариант, это и не была любовь, а что-то другое, что назвали ее именем-
      да, и это вариант. и очень даже легко.

      Удалить
  5. Кстати, Вы заметили? Если скажем в ЗИ Вы писали о чувствах и императора, и императрицы, и Киннама, в ТПС к ним добавились чувства Афинаиды, то в ВИ все о чувствах Дарьи, немного -- Василя, и ни слова -- о Ставросе (Я ведь ничего не пропустил?). А если автор не пишет о том, что чувствует главный герой, что читатель думает? Что он ничего не чувствует, им руководит хладнокровное знание того, что он делает. Прямо статуя командора. А Вы пытаетесь меня сейчас убедить, что он то же живой человек :)

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. Ну, а почему автор обязан всегда писать по одному шаблону? О_О
      не пишу, потому что мне так хочется )) Севир не такой характер, как были те, и роман этот построен иначе. А кроме того, он действительно скрытный человек и сложный. Все это выяснится постепенно. Хотя по-моему, из написанного видно, что кое-что он чувствует. А что - ну, погадайте )) роман ведь еще и до середины не дошел.

      Удалить
    2. Автор не то что не обязан, а как раз обязан не писать по одному шаблону. Но читатели (один по крайненй мере) ведь тоже выводы делают из написаного, так что не удивляйтесь :)

      Удалить

Схолия