Елизавета сидела
на диване и, грызя орешки, проглядывала свежий номер «Зова Константинополя»,
где была напечатана статья мужа о «всемирной роли Империи» в связи с
двухсотлетней годовщиной окончания Последней европейской Войны. Став главным
редактором «Синопсиса», Панайотис продолжал писать и для разных других изданий:
он был один из немногих журналистов, умевших писать торжественно, но не
безвкусно, с имперским пафосом и долей благочестия, так что заказы на материалы
в честь разных юбилейных дат и праздненств были нередки. Лизи про себя
посмеивалась над фирменным пановским стилем, но в то же время гордилась тем,
что за мужем закрепилась репутация «лучшего энкомиаста столицы». Сейчас, на
авральной неделе в «Синопсисе», Пан пропадал на работе до позднего вечера, но
не забывал ежедневно в обеденный звонить домой, чтобы спросить, как дела. Да,
вы только поищите такого заботливого мужа!
Госпожа
Стратиоти была очень, очень довольна своим замужеством и мысленно благословляла
тот августовский вечер, когда ее плохое настроение и глупые страхи Панайотиса
привели их к совместному распитию коньяка, которое перешло в бурную — по крайней
мере, по их тогдашним меркам — ночь и закончилось утренним предложением руки и
сердца Пана. Лизи, хоть и растерялась поначалу, не замедлила уже вечером их принять,
и с тех пор ее жизнь складывалась исключительно удачно: замужество, переезд в
новую квартиру, а позже и переход на работу ее мечты — одним из ведущих
программистов в «Гелиосе», где раньше Лизи была только на подхвате. Наконец,
двое чудесных дочерей — никогда бы раньше она не подумала, что сможет так лихо
управляться с маленькими детьми, но у нее все получилось! Так же как получилось
понемногу «очеловечить» мужа — теперь Панайотис был уже далеко не таким занудой
и нытиком с кучей комплексов на почве религии, как в момент их помолвки. Но
Лизи не собиралась останавливаться на достигнутом: Пан был ее персональной
компьютерной программой, пораженной разнообразными вирусами, которые она
глушила и вытравливала с азартом профессионального охотника, между трудами в
«Гелиосе», где разрабатывали космические программы, и воспитанием детей, тоже,
в общем-то, в некоторой степени похожим на программирование. Словом, жизнь у
Елизаветы совсем не была скучной!
Зазвонил
мобильник, и Лизи лениво потянулась за ним к журнальному столику.
— Привет! —
раздался в трубке голос Иларии. — Как дела, чем занимаешься?
— Привет! Да
вот, пока малышня спит, «Синопсис» листаю и смотрю в телеке на народную любовь
к ее высочеству.
Было 24
ноября, и Константинополь праздновал именины принцессы Екатерины. День не был
выходным, но праздничное шествие, тем не менее, собрало немало людей, несмотря
на дождливую и ветреную погоду. Народ пришел на Августеон с воздушными шарами,
цветами и плакатами, выкрикивал традиционные поздравительные аккламации, а
принцесса приветствовала всех с балкона над Медными вратами Дворца. Все это
прямой трансляцией показывали по телевизору, и Елизавета, листая «Синопсис», то
и дело поглядывала на экран, невольно вспоминая тот занятный вечер у Василия
Феотоки, когда она неожиданно лично познакомилась с принцессой и заодно поняла,
что ее мечтам о браке со знаменитым возницей осуществиться не суждено. С тех
пор Катерина повзрослела, еще похорошела и тоже вышла замуж — теперь ее
высочество носила фамилию Враччи-Кантакузен, и молодой красавец-муж стоял рядом
с ней на балконе, неведомо с каким чувством читая на плакатах пожелания увидеть
своих детей и внуков «до четвертого колена», — все-таки иногда византийский
традиционализм выглядел, по мнению Лизи, очень по-дурацки!
Да она и
вообще не была поклонницей избыточного традиционализма. Квадриги на ипподроме и
император, восседающий в Кафизме в одеяниях двенадцатого века — это, конечно,
прикольно, но когда такие квадриги и далматики почти на каждом шагу, оно порой начинает
утомлять. В конце концов, в музеи хорошо ходить время от времени, а не жить там
постоянно. В этом смысле Галата тоже нравилась Елизавете больше, чем старый
Город: здесь было куда меньше всяких культурных «артефактов» и дух был более
современный — открытый, скорее, будущему, чем прошлому.
Возглавив «Синопсис», Панайотис стал бывать
почти на всех значительных придворных мероприятиях, включая знаменитые бега
Золотого Ипподрома, и супруга редактора получала приглашения туда вместе с
мужем. Теперь Лизи знала о балах, приемах и обедах в Большом Дворце не только
из телевизора или журнальных статей — могла ли она подумать еще лет пять назад,
что все это так быстро и как-то естественно станет частью ее жизни! Но вот,
теперь она покупала одежду от Трано — пусть и не самых дорогих линий, но тем не
менее, — а косметику от Шанель, у нее были вечерние платья, она умела танцевать
и даже научилась вальсировать получше иных придворных львиц, ну, а острить она
умела и раньше, так что среди мужской части завсегдатаев Ипподрома Елизавета
даже имела определенный успех, порой вызывая ревность у мужа. Впрочем, Пан
просто был мнителен и не уверен в себе, на самом же деле Лизи никогда не давала
ему настоящий поводов для ревности да и не собиралась давать — в их жизни ее
все вполне устраивало! Во Дворце она, конечно, встречалась и с принцессой —
Катерина помнила ее и как-то раз весело поинтересовалась, каково это — быть
замужем за «самым главным занудой Империи»?
— Намного
лучше, чем было бы за «Новым Порфирием», уж поверь! — ответила Елизавета.
После первого
знакомства, состоявшегося когда-то дома у Феотоки, Лизи сохранила привилегию
быть с ее высочеством на «ты», что, кстати, прибавляло ей веса в глазах
придворной публики.
Поскольку
«Новый Порфирий» женился на лучшей подруге лизиной невестки, в конечном счете
все три семьи быстро сдружились. Правда, Елизавета чаще общалась с Иларией, чем
с Дарьей — пожалуй, с Дарьей она встречалась в основном на чьих-нибудь днях
рожденья или когда все три подруги собирались вместе, — а с Василием
пересекалась и того реже, но все же у нее была возможность составить
представление о жизни семейства Феотоки, и Лизи постепенно стала считать
большой удачей то, что в свое время она вышла замуж за Панайотиса, а не за молодого
возницу. Василий, с ее точки зрения, был… не то чтобы пресным, но, пожалуй,
слишком статичным. В отличие от Пана, который, хоть и имел определенные —
зачастую довольно нелепые, с точки зрения его жены — представления о том, «как
надо жить», все же при столкновении с жизнью нередко начинал сомневаться в
правоте тех или иных своих установок и пересматривать их. Василий же, хотя тоже
был православным и, как казалось Елизавете, весьма благочестивым, соблюдал,
однако, определенную меру: его нельзя было обвинить ни в излишнем аскетизме, ни
в разгильдяйстве, он не был ни занудой, ни балагуром, он соблюдал все посты,
пусть и не строго по уставу, и старался по воскресеньям ходить в церковь, но по
будням пропадал в таком далеком от благочестия месте, как ипподром… Словом, он
был, что называется, «золотой серединой» — по крайней мере, именно так,
наверное, охарактеризовали бы его многие. Но Лизи определенно было куда
интересней и веселей общаться со своим «занудой» Паном, чем со «знающим меру во
всем» Василием. Феотоки, казалось, избрав определенный путь, следовал по нему
как по накатанной дороге: если у него и была внутренняя потребность в
переменах, риске, «движухе», то он, видимо, удовлетворял ее на ипподроме, а в
обыденной жизни был скучноват. Впрочем, Елизавета эти свои наблюдения держала при
себе: Панайотис любил поболтать и поспорить с Василием о политике, да и Илария
вряд ли согласился бы с тем, что Феотоки скучный — она всегда очень хорошо
относилась к нему, еще с тех времен, когда была послушницей в монастыре
Живоносного Источника, а Василий приходил туда на службы и пообщаться с
сестрой. Только Григорий, пожалуй, понимал, что имела в виду Елизавета, говоря,
что Феотоки «слишком правильный», но с братом она тоже предпочитала не
обсуждать возницу — в конце концов, пусть каждый живет, как знает, какое ее
дело! Тем более что Дарья своим мужем была вполне довольна, как и ее подруги —
своими.
Все эти годы
Лизи искренне считала Дарью такой же благочестивой и правильной, как ее супруг
— поистине, идеальная пара! Поэтому она удивилась, когда в конце октября,
болтая с Иларией по телефону, спросила, как там Дарья, и узнала, что та наняла
детям няню, а сама устроилась на работу в химическую лабораторию. Лари
объяснила эта тем, что подруга «задомоседствовалась» и решила на время сменить
обстановку и горизонты. Елизавета, однако, заподозрила, что все не так просто,
хотя и не могла бы объяснить, почему ей так думалось. Может быть, потому, что в
Дарье, при всей ее «правильности» все же ощущалось что-то непокорное, страстное
— даже в том, как она иной раз нетерпеливо заправляла за ухо вылезшую из косы
прядку волос, или в том, с каким почти сладострастным удовольствием она
обгрызала поджаристый рыбий хвостик, торчащий из ароматного меганикса… Василий
свой душевный огонь питал лошадиными бегами и скачками, а вот Дарье, видимо, не
хватало топлива? Впрочем, и это свое соображение Лизи оставила при себе, только
решила при встрече приглядеться к Дарье попристальней, а у Иларии при случае
интересовалась, как поживает подруга. Вот и теперь она, поболтав с Лари о детях
и работе, спросила:
— Ну, а у Дари
как дела? Нравится ей в лаборатории?
— Вроде
нравится. Правда, к ней там уже заведующий успел поприставать, ну, он такой
донжуан, ко всем пристает, даже ко мне пытался, я же туда иногда захожу… Но там
один коллега его так отбрил, что он к Дари теперь и не подступается!
— Ого, так у
нее уже и поклонники появились? — с интересом спросила Лизи.
— Ой, да какие
поклонники! — засмеялась Лари. — Говорю же — заведующий этот ко всем лезет с
комплиментами, это все несерьезно, раздражает только.
— Ну, а
рыцарь, который его поразил наповал?
Илария
расхохоталась.
— Да ты бы
видела этого рыцаря! Необщительный, мрачный, слова из него не вытянешь! А если
вытянешь, то пожалеешь — еще та язва! То есть я-то с ним только так,
«здрасте—до свидания», но одна знакомая из этой лаборатории про него
рассказывала — на язык ему лучше не попадаться! Хотя ученый он очень хороший,
это все признают. Но на дамского угодника точно не потянет! Он просто
заведующего терпеть не может, вот и воспользовался случаем отбрить, а Дарья тут
сама по себе не при чем.
Лизи
недоверчиво хмыкнула, но спорить не стала. В конце концов, может, Лари и права
— ей виднее. Хотя Елизавете казалось, что если мужчины, чтобы сцепиться,
используют в качестве повода женщину, они вряд ли к ней совсем равнодушны. Тем
более если женщина так красива, как Дарья…
«Хотя Дари
такая благочестивая, так что из этого все равно ничего не выйдет, даже если б и
появился какой рыцарь, — подумала Лизи и зевнула. — А было бы любопытно
поглядеть, как бы Василь отреагировал на ее поклонника! Как он вообще ревнует,
интересно? Пан, вот, так смешно ревнует! А Василь… даже и не представить
как-то. Что бы он сделал? Надулся бы и выдал речугу про христианский долг? Или
пошел бы и врезал тому поклоннику? Хмм… Вот надо же, вроде я давно с ним
знакома, а даже не представляю, что бы он сделал! Впрочем, о чем это я? — она
тряхнула головой. — Пусть у всех все будет хорошо! Особенно если их такая жизнь
устраивает. Как меня — моя!»
И Лизи счастливо
улыбнулась.
Какой год у вас на дворе?
ОтветитьУдалить2015
Удалить