Утро выдалось ясное и довольно
свежее. Ветер нес легкие облачка высоко в небе, шелестел листвой громадных
кипарисов на улицах и гнал легионы мелких волн по челу Пропонтиды, играл
имперскими флагами, поднятыми высоко над трибунами ипподрома. Черные орлы на
золоте выглядели сегодня совсем не хищно и были похожи на болельщиков,
дождавшихся любимого зрелища. На флагштоках пониже трепетали разноцветные флаги
сотни стран, откуда прибыли именитые гости.
Народ начал собираться на площади
Ипподрома еще с вечера. Не потому, что билетов никогда не хватало на всех, а
просто оттого, что радостное возбуждение не давало спать августовской ночью.
Желающие могли спокойно сидеть на траве до рассвета, неспешно потягивая вино
или пиво в компании друзей, обсуждая перспективы любимых возниц и своих партий.
Но лишь только рассветало, начинал действовать строгий запрет на веселящие
напитки, и их продажа в ближайших окрестностях прекращалась. Тогда нетерпеливым
и немного сонным болельщикам оставалось лишь любоваться на огромный эллипс
древнего сооружения, который после выключения подсветки становился розовым в
лучах восходящего солнца.
Два яруса мощных пилонов
поддерживали трибуны. Стены были сложены из серого камня с широкими прослойками
потемневшего за многие века кирпича. Шутка сказать — почти тысячу семьсот лет
простоял ипподром и до сих пор действует! При этом перестраивался совсем
незначительно: поновлялась облицовка, перекладывались обветшавшие арки, но, в
общем, все оставалось так, как при Константине Великом. За исключением,
конечно, множества технических новинок, никак не влиявших на внешний облик
полукилометрового цирка. Тяжелые времена пережил ипподром после захвата
Константинополя крестоносцами. Почти четыреста лет длилось его запустение, но
древние зодчие потрудились на славу, и когда в шестнадцатом столетии Город стал
быстро возвращаться к былому великолепию, оказалось, что достаточно выгнать
из-под трибун нищих, прибраться и заделать несколько трещин. Правда, за эти
годы основательно ушла в землю древняя Спина — каменный четырехметровый
гребень со статуями и обелисками, который огибали беговые дорожки. Зато она
больше не загораживала обзора нижним рядам, а диких зверей на ипподром давно не
выпускали, так что с близостью арены к зрителям вполне можно было мириться.
Еще одним достаточно существенным
новшеством в оформлении цирка стали деревянные скамьи со спинками, укрепленные
на каменных ступенях трибун: теперь зрители могли наблюдать бега с достаточным
комфортом. Конечно, со временем под действием погоды и буйства азартных
болельщиков сиденья из дерева приходили в негодность, но за их состоянием
следили — при ипподроме существовал благотворительный трудовой центр для бродяг
и попрошаек, которые занимались починкой скамей, получая взамен кров и пищу;
центр находился на попечении августы.
Длинная восточная сторона
ипподрома примыкала к Большому Дворцу, откуда по специальным переходам
появлялись знатные гости, члены Синклита и сам император. Все свободные
помещения под арками нижнего яруса были заняты кофейнями, лавками с
прохладительными напитками, сувенирными магазинчиками и «Мега-Никсами».
Из-за воскресной службы в Великой
церкви церемония открытия была назначена не на десять часов, как случалось в
будни, а на полдень, но Средняя и прилегающие улицы были уже с десяти заполнены
народом. Горожане с билетами спешили поскорее протиснуться к своим скамьям,
зачарованные туристы глазели по сторонам, как будто не в силах поверить, что
перед ними сокровища тысячелетней Империи — Августеон с портиками, летящий
купол Святой Софии с громадным резным крестом, колонна со статуей Юстиниана,
грозно простирающего руку к востоку…
Те же, кому билетов не хватило
или кто не имел возможности их купить, готовились наблюдать действо на больших
экранах, которыми были уставлены Августеон и Форум Константина. Экраны имелись
и в других частях Города, а также на малых ипподромах — Мамантовом и Аспаровом,
где болельщикам еще легче было представить себя в центре бегов. Словом, вся
столица Империи превращалась на время Ипподрома в зрительный зал, где люди
сидели, ходили, спорили, покупали еду и напитки у бойких разносчиков, ссорились
и держали пари.
Дари и Лари, пробившись через
толпу у южных ворот и предъявив билеты, очутились в прохладном каменном
коридоре, чьи стены за столетия были до блеска отполированы плечами зрителей.
Коридор окончился лестницей, приведшей их на самый верхний ряд скамей,
расположенных в изгибе огромной подковы ипподрома. Отсюда не так удобно было
рассматривать императорскую ложу, зато конские ворота, откуда появлялись
колесницы, находились точно напротив, хоть и довольно далеко. Лучше всего был
виден обелиск Константина Порфирородного на Спине, покрытый блестящими бронзовыми
пластинами — точь-в-точь такими, какие ободрали с него когда-то крестоносцы.
Лари протянула подруге подзорную
трубу.
— Держи, а то всего не увидишь.
Пробегавший мимо служитель,
скользнув по Дари опытным взглядом, сунул ей в руку глянцевый листок,
исписанный какими-то текстами в несколько колонок.
— Это аккламации, — пояснила
Лари, — и гимн. Когда придет время петь, петь должен весь Ипподром! Здорово,
правда?
Действительно, на листочке были
транскрибированы греческие стихи для всех европейских языков.
Ровно в одиннадцать часов
послышался перезвон колоколов, возвещавших об окончании торжественной службы в
Святой Софии и о том, что уже скоро император, после легкого завтрака, начнет
торжественное шествие по дворцовым переходам.
Колокола еще не смолкли, когда
растворились ворота расположенного в полумиле от ипподрома гвардейского манежа,
и оттуда под плавные переливы Марша Бессмертных стали вытягиваться эскадроны
блестящей конницы. Схоларии были разбиты на подразделения по цвету лошадей —
гнедые, белые, рыжие, вороные и соловые. Сюда мечтали попасть служить
военнообязанные юноши из самых богатых семей, но доместик схол, зная отношение
императора к аристократам, чаще отдавал предпочтение деревенским здоровякам из
Каппадокии и Вифинии.
Первый эскадрон сверкал панцирями
и шлемами времен римского принципата, второй был обмундирован скромнее, в стиле
эпохи войн с арабами, на третьем синели латы времен крестовых походов,
четвертый щеголял кирасами, напоминавшими о великой Битве Народов. Всадники
последнего эскадрона красовались в подлинных войлочных шляпах времен Последней
Европейской Войны. Конники ехали шагом по запруженной народом улице, и далее
через Августеон — в ворота ипподрома. Солдаты были веселы и с явным
удовольствием ощущали взгляды тысяч глаз. Обычно они несли охранную службу на
внешнем контуре Дворца, и большие праздники среди армейских будней были для них
праздниками вдвойне. Правда, Синклит давно намекал императору, что дворцовая
гвардия, да еще на лошадях, стоит слишком дорого, но сегодня никто бы не
усомнился в ее полезности и даже ценности.
Императорские схолы всегда
открывали Золотой Ипподром и уже стали частью его легенды. Неспешно обогнув
Спину в колонне по трое, они покинули арену, только трубачи спешились и заняли
места над главными колесничными воротами. И тогда на беговой дорожке появился
последний, шестой эскадрон, где служили юноши из восточных хурритских племен.
Все они были на горячих караковых лошадях, в красно-синих развивающихся одеждах
и с кривыми саблями. С боевыми криками они пронеслись по ипподрому в бешеном
галопе, не соблюдая ни строя, ни порядка. Все как на подбор смуглые курчавые
красавцы, они, очевидно, вкладывали всю душу в эту бешеную и прекрасную скачку,
но при этом поглядывали по сторонам гордо и вызывающе — дескать, мы еще и не
так можем!
Солнце припекало, и по громадным
штангам, нависшим над каждым сектором трибун, поползли плотные белые экраны,
сразу давшие желанную тень. Еще мгновение, и включились мощные проекторы,
готовые транслировать на экраны все происходящее на арене в сильно увеличенном
виде. Впрочем, многие зрители все равно запаслись биноклями, чтобы не упустить
ни одной детали. А из ворот манежа, тем временем, показалась колесничная
процессия. Ведущий актуарий, появившийся на всех экранах, объявил зрителям, что
сейчас по арене продефилируют победители прошлых заездов. Актуарий — высокий
представительный мужчина с волосами до плеч и в белой парадной тунике — стоял в
пустой пока ложе Кафизмы, и камеры сначала были направлены на него, но затем
быстро сосредоточились на возницах, проплывавших вдоль трибун под радостный гул
толпы. Почти все они были в серебряных наградных касках. Заметны были и каски
позолоченные, принадлежавшие обладателям Великого приза. Непривычно смотрелись
яркие рекламные наклейки на квадригах — в этом году император, скрепя сердце,
впервые разрешил это новшество. Впрочем, больше нигде никакой рекламы видно не
было.
Тем временем в ложах стали
появляться высокопоставленные гости — важные президенты, министры, благородные
короли и принцы угасающих европейских династий, молодые загорелые диктаторы.
Актуарий громко и церемонно представлял каждого, а публика приветствовала
аплодисментами тех, кто был ей особенно приятен. Некоторые персоны заметно
нервничали, не видя перед собой привычной пуленепробиваемой стеклянной стены,
но хозяев праздника такие мелочи, очевидно, не беспокоили.
Из отдельного входа появились
димархи и виднейшие представители цирковых партий в одеждах своих цветов. Для
них специально выделили по ряду скамей на каждой трибуне — красная, синяя,
зеленая и белая полосы раскрасили людской муравейник длинными мазками.
— Почему их не посадят всех
вместе? — спросила удивленная Дари.
— Это правило такое, еще с
шестнадцатого века, — ответила Лари. — Тогда была большая драка, целое побоище
после бегов, и с тех пор их не сажают большими группами.
— Ой, да неужели эти старички и
толстячки могут драться?
— Ну, конечно, нет! — Лари
рассмеялась. — Я же говорю, традиция! И потом, так красивее.
В этот момент раздался рев труб,
и на плоской крыше Кафизмы появилась знаменная группа. Восемь подтянутых
схолариев в парадных мундирах и с винтовками за плечами вынесли императорский
штандарт и несколькими четкими движениями подняли его на флагшток. Весь
ипподром уже был на ногах.
Гимн Империи был написан в начале
девятнадцатого века, оттого в нем было много античной романтики и совсем не
было социальных рефлексий. Это был даже не гимн Империи — к чему Империи гимн?
— а гимн консерватизму как здоровому началу. Ну, и дань былой моде, конечно. Дари
несколько раз слышала эту величественную мелодию, но только сейчас осознала,
насколько она захватывает человека, стоящего на трибуне ипподрома и вливающего
свой голос в многотысячный хор. Музыка текла медленно, с плавными переходами.
Она напоминала реку, постепенно набухающую в половодье и выходящую из берегов.
«…Если хранит храбреца щит твой
зеркальный, Афина,
Он, обращаясь назад, знает, что
ждет впереди…»
Пел, казалось, весь Город. Даже
самые легкомысленные гости перестали посмеиваться и, уткнувшись в буклеты,
старательно выпевали незнакомые слова.
При звуках гимна в ложе Кафизмы
появился император. Он был в полном парадном облачении — в золотой далматике,
перевитой лентой лора, и царском венце. «Как он выдерживает такой наряд в
жару?» — подумалось Дари. Как бы в ответ на ее мысли, Константин опустился на
приготовленный для него малый трон, и — единственный из всех — дослушал гимн
сидя.
За императором появились августа,
принц Кесарий, принцесса Екатерина и несколько избранных, по обычаю, гостей.
Ими оказались главы нескольких европейских держав со своими семьями, в том
числе президент Итальянской республики; его сына посадили рядом с принцессой.
Последние строки гимна окончились
народным восклицанием, на которое откликнулись старинные пушки босфорских фортов.
Им ответили укрепления Пропонтиды, после чего ужасающий грохот раздался сзади,
от азиатского берега — это громадный ракетный «Посейдон», маячивший на траверзе
Принцевых островов, за неимением больших орудий, выпустил в воздух четыре
очереди из светящихся шаров, ослепительных даже при ярком солнечном свете —
белых, красных, синих и зеленых.
Тем временем, началась
жеребьевка. Рыжий человек в красном одеянии поднял над головой большую чашу,
наполненную белыми шариками, и подошел к принцессе. Та удивилась и что-то
пробормотала. Потом стала по одному вынимать шарики и опускать их в поданный ей
высокий и узкий стакан. Когда двенадцать шариков уместились в нем стопкой один
над другим, рыжий, поклонившись, отошел от ее высочества и поставил стакан на
столик. Миг — и шарики вспыхнули фиолетовым светом, отчего на них ясно стали
видны крупные римские цифры.
— Первые три забега! — громко
провозгласил мужчина, вынимая шарики один за другим. — Синие: Александр Муселе,
первая дорожка! Зеленые: Михаил Нотарас, вторая дорожка! Красные: Василий
Феотоки, третья дорожка! Белые: Георгий Митропулос, четвертая дорожка!
Трибуны взорвались восторженными
криками, причем больше всего, как показалось Дари, горячились красные.
— Он может подойти к каждому из
высоких гостей, — объясняла Лари. — Никто не знает заранее, кому придется
выбирать шары!
Со второй чашей рыжий подошел к
Луиджи. Тот смутился еще больше, чем принцесса, заметно покраснел и даже
беспомощно покосился куда-то в сторону. Однако протянул руку и стал один за другим
опускать в стакан шарики с невидимыми номерами.
Из ворот манежа, тем временем
показались одна за другой, колесницы первой четверки участников соревнований.
Проезжая по улице к воротам Ипподрома, возницы успевали перекинуться парой слов
со стоявшими в толпе друзьями или поймать букетик, брошенный какой-нибудь юной
особой. Дальше их ждала яркая площадь, наполненная разодетым народом, флагами,
цветами и аппетитными запахами.
Как только колесницы заняла свои
места в арке стартовой башни, актуарий взмахнул белым платком. Канат,
перегораживавший все четыре проезда, упал, и кони рванулись вперед. Бега
начались.
Тяжелые квадриги разогнались не
сразу. Видно было, как напряглись лошадиные спины, как сжались возницы, словно
желая помочь великолепным животным. Но колесницы быстро набрали нужную скорость
и понеслись по каменистым дорожкам колесо к колесу.
— Красиво, да? — воскликнула
Лари, взглянув на соседку. — Это настоящие боевые квадриги, не что-нибудь!
Такого больше нигде не увидишь! А править сразу четверкой коней это вообще
целое искусство. Я бы вот никогда не смогла!
Дари смотрела на арену во все
глаза. Колесницы уже приблизились к сфенде ипподрома, и им нужно было
поворачивать. Дари тянуло зажмуриться. Она не представляла, как можно на такой
скорости заставить четырех лошадей уклониться в сторону. Казалось, они врежутся
в трибуны и на этом все закончится. Она не спускала глаз с Василия. Тот стоял
на своей колеснице, напряженно сжимая поводья и смотрел вперед, чуть наклонив
голову. Он был сейчас необычайно красив. Ремешок красной каски туго охватывал
упрямый подбородок, красный пробковый жилет был похож на панцирь. А мощные
загорелые руки были, кажется, вылеплены с античной статуи.
«Эх, если б ему еще волосы
подлиннее!» — подумала Дари и тут же мысленно усмехнулась: однако, что за мысли
ее посещают?..
Между тем белый возница стал
немного притормаживать, зеленый шел с ним вровень, а синий, кажется, увеличил
скорость — по крайней дорожке ему было удобнее всех поворачивать, но и путь
предстояло пробежать больший, чем другим. Но всеобщее внимание захватил
Василий: он вдруг резко рванулся вперед и, обогнав синего и зеленого, занял
короткую первую дорожку! Трибуны взорвались криками и свистом.
— Ну ничего себе! — всплеснула
руками Лари. — На первом же круге! Он или очень уверен в себе, или еще совсем
неопытный. Ему же семь кругов нужно сделать, а он сразу так гонит коней!
— Семь кругов?! — изумилась Дари.
— Ну да, конечно! И потом, по
первой дорожке тяжелее огибать Спину!
— Я думаю, он справится, —
пробормотала Дари, глядя вслед удаляющимся теперь запряжкам.
А те понемногу выстроились в
цепочку, которая медленно удлинялась. Дари почти физически чувствовала, как
вибрирует арена под копытами шестнадцати лошадей, как колеса стирают в пыль
мелкие камешки. На поворотах Василий сильно отклонялся влево, закладывая на
своей квадриге крутые виражи. Казалось, он вот-вот чиркнет каской по каменному
полукругу. Пока что никто не мог его обогнать.
— Это ужасно опасно, ужасно! —
горячилась Лари. — Сколько возниц погибло на этих поворотах!.. Но сейчас они
должны беречь силы до последнего круга.
— Беречь? Как беречь? Им же нужно
скорее прийти к финишу?
— В этом-то и загвоздка! С какой
скоростью идти, кого обгонять и когда, и как не расшибиться при этом. Это очень
сложно, тут думать надо!
«Ну да, это нам отсюда хорошо
думать, когда все видно, — пронеслось в голове у Дари. — А каково там, на
колеснице, когда нужно и править, и спиной чувствовать противников?!..»
Трибуны ревели. Впереди шел
Феотоки, и сразу за ним — Нотарас. Синие и белые заметно отстали. Иногда от
непривычного шума Дари даже казалось, что наступила глубокая тишина, и тогда
запряжки казались ей диковинными жуками, медленно ползущими по песку.
Василий выиграл первый забег! На
финишной прямой Нотарас попытался было, по привычке, обойти соперника, но с его
коней уже летела пена, и колесница зеленых пришла к финишу второй, опоздав на
пять секунд. Зрители чествовали победителя древним приветствием, которое
возглашалось на ипподроме уже много столетий:
— Прекрасно прибыл, несравненный
возница!
Во втором заезде Нотарас,
переменив коней, попробовал было повторить трюк Феотоки, но, видимо,
занервничал, ошибся и снова отстал. Третий заезд тоже выиграли красные. Трибуны
кипели. Дари и Лари, забыв про все на свете, кричали и прыгали от восторга,
когда Феотоки в третий раз оборвал финишную ленточку. Болельщики синих, зеленых
и белых были явно разочарованы. Особенно те, кто ставил на Нотараса!
____________________
Иллюстрация Юлии Меньшиковой.
____________________
Иллюстрация Юлии Меньшиковой.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Схолия