20 ноября 2010 г.

Траектория полета совы: Осенние ветры (15)


Свой день рождения Афинаида отпраздновала вдвоем с Марией, которая бурно восторгалась ее новой прической и гардеробом и заставила ее перемерить и показать все обновки. Что и говорить, это было приятно, несмотря на присутствие доли дружеской лести! Подруги засиделись допоздна, распивая то чай, то принесенный Марией земляничный ликер, и наутро Афинаида немного опоздала на работу. Но только она успела взять в руки пачку распечаток с читательскими заявками, как в хранилище ворвалась грузная Ника, ее непосредственная начальница.

— Идка, собирайся скорее! — закричала она еще с порога. — Поедешь в порт, больше некому! Пришли, наконец, контейнеры с рукописями из Ленинграда, нужно срочно принять.

Афинаида давно уже слышала о ценном грузе для библиотеки, который медленно огибал на корабле под красным флагом всю Европу. Русские обнаружили в запасниках какого-то музея несколько ящиков с ветхими кодексами, там были списки «Илиады», кое-что из святых отцов, много стихотворений — в общем, в этом еще предстояло разобраться, по фотографиям судить было нелегко.

Книги отправились в плавание четыре месяца назад, прямо накануне Третьей русской революции, и давно бы уже прибыли по назначению, если бы не политические события. Узнав о захвате власти Ходоровским, капитан поначалу вздумал отсидеться в Данцигском порту, а его команда наполовину разбежалась. Матросов, правда, довольно быстро вернули на борт, но сразу же возникли другие проблемы: судно шло под флагом несуществующего государства, да и к документам на груз теперь тоже доверия не было… Более того, прежнее правительство жаждало получить в обмен на рукописи современное электронное оборудование, прежде всего камеры слежения, новому же теперь срочно требовались продукты и лекарства…

Однако так или иначе все вопросы решились, и груз в Афины прибыл неожиданно, безо всяких предупреждений, теперь его нужно было срочно получить на таможне.

— Скорее беги в гараж, скажешь Стасису, что нужно ехать в Пирей. Фима-сторож поедет с вами, они с водителем будут таскать тяжести, — быстро распоряжалась Ника. — Вот доверенность. Таможенный ключ, код. Фима спустится в гараж. Кажется, все? Давай, девочка, беги, — напутствовала она Афинаиду, слегка подталкивая ее под лопатки.

Фима был неспешен, залез в микроавтобус последним, поместившись за креслом водителя, вполоборота к Афинаиде. Он оказался сорокалетним или около того обладателем светлой всклокоченной бороды и вьющейся шевелюры, открывавшей высокий античный лоб с глубокой вертикальной морщиной. По всему заметно было, что, отдежурив ночь, он не собирался покидать свой пост, намереваясь спокойно отоспаться днем, не обращая внимания на суету вокруг.

Однако недовольства он не проявлял, улыбнулся вежливо.

— Здравствуйте, — сказал он, немножко двинув головой вперед-назад, по-птичьи.

Афинаиде бросились в глаза его коротковатые, не совсем чистые брюки, и застиранная рубаха в красную клетку.

Выехав из ворот, они немного покружили по узким улочкам и выскочили на прямой как копье проспект Фемистокла, бежавший вниз до самого Пирея. Солнце подбиралось к зениту при безоблачном небосводе, и погода, как и в предыдущие дни, совсем не походила на ноябрьскую. На подступах к огромному международному порту в афинский смог вливались дымки жаровен, на которых истекала жиром свежая рыба. Правда, внутрь автобуса аппетитные запахи почти не попадали, зато все яснее чувствовалась близость моря — необъятного пространства, наполненного светом, золотыми бликами и безграничной голубизной.

Машина уже двигалась в цепочке сверкающих экипажей, скорость заметно упала. Разноцветная гусеница нацелилась прямо на море, но, раскиснув на солнце, двигалась все медленнее.

— Однако! — кашлянул Фима. — Пожалуй, скоро мы здесь завязнем!

Действительно, восьмиполосная трасса в это время дня едва справлялась с потоком машин.

— Мы очень спешим? — поинтересовался сторож.

Афинаида только пожала плечами: что же делать!

— А что там есть, в этих ящиках-то? Тяжелые? — опять спросил ее спутник.

— Гомер. И Лукиан, и Овидий, и наверняка кто-то еще, кому захотелось перебраться в теплые края, — улыбнулась Афинаида.

— Ой-ей-ей! — вздохнул Фима и почесал затылок. — То есть, еще триста тонн всяких языческих писаний, в дополнение к наличному миллиону... Не пора ли остановиться? За все это ведь и деньги платятся! Скоро мертвые поэты вытеснят живых ромеев…

— Да? — вскинула брови Афинаида.

Она еще не успела понять, чем у этого человека шутливый тон отличается от жалобного.

— А разве нет? — оживился Фима. — Полагаю, в библиотеке для них готовы отдельные апартаменты, и… жаловаться на тесноту они не будут, дело привычное! Это людям у нас тесно, а свиткам просторно, мы же народ архивариусов…

Афинаида удивленно глянула на него; что-то неприятно задело ее за живое.

— Вы не любите книги?

— Отчего же, люблю. Только книги книгам рознь.

— Какие же вы любите?

— А хорошие! Святых отцов, про историю, про… пароходы, — добавил Фима, чуть смутившись.

— А… романы?

— Раньше иногда читал. Некоторые. Не думаю, чтобы от них был большой толк.

Тут сторож ловко извлек откуда-то кисет с табаком и начал набивать трубку. Девушка поначалу поморщилась, но, принюхавшись, обнаружила, что трубочный табак пахнет даже весьма приятно. Впрочем, когда из трубки клубами повалил сизый дым, она сразу закашлялась.

— Вам не нравится, что я курю? — спросил Фима, слегка смутившись, и стал неловко отгонять дым от Афинаиды.

— Да ничего, — махнула она рукой, — это я от неожиданности. Надо ко всему привыкать.

Маленький Стасис, которого почти не было видно в огромном самолетном кресле, только хмыкнул и включил вентиляцию на полную мощность.

— Между прочим, — весомо заметил Фима, — табачные листья прекрасно защищают дерево и бумагу от плесени и этих… жучков всяких!

— Неужели? — решила съязвить Афинаида. — А стоит ли переводить такую прекрасную вещь на бесполезные обрывки древних язычников?

— Может, и не стоит, — помешкав, отозвался Фима. — А вот вы найдите, наконец, автограф сочинений Дионисия Ареопагита, да храните бережно, тогда и я табачка пожертвую. А то все эти споры о его личности меня раздражают! Лурис, вот, вообще считает, что это сочинения шестого века, а не первого!

— Вы читаете Луриса?!

— Да, в библиотеке полно академических журналов, а ночью делать все равно нечего. Только я думаю, от него один вред! Он все хочет по-своему обернуть, доказать что-то… А к чему доказывать, если все давно понятно?

— Что же вам понятно? — искренне удивилась Афинаида.

— А ничего! — Фима постепенно входил в раж профессионального спорщика. — Вот у нас христианская, вроде, страна, да?

— Ну, конечно!

— А почему у нас власть такая странная? При императоре какой-то «Народный Синклит» — то ли он помазанник Божий, то ли конферансье на сезон!

Афинаида слегка зарделась, а Стасис снова хмыкнул:

— У нас вообще-то конституция такая…

— Вот, да! Конституция, слово-то какое придумали… Ну ладно, я же не против, если ее василевс подписал. Но его-то власть от кого, от Бога? Почему же этого не видно тогда? Раньше ведь каждый указ начинался: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа такой-то,  благочестивый император ромеев…», — и так далее. Храмы раньше строили, монастыри, а сейчас что? Только ученых, вот, и кормим…

— Это почему только ученых? — опять встрял Стасис. — Вон, у августы сколько всяких поэтов, писателей, музыкантов на попечении.

— Пустое это все, — буркнул Фима, затягиваясь трубкой, — сплошная бездарность, еще бесполезней ученых! Нет сейчас никакой самодостаточной формы, везде только бесконечные слепки с древних образцов. А содержания и подавно нет… Я вообще не признаю за нашим падшим естеством права на создание какого-либо «содержания».

— Ну, допустим, — сказала Афинаида, пряча улыбку, настолько забавным ей показался этот ригоризм. — Но ведь те же ученые не создают формы и содержания, они пытаются осмыслить опыт минувшего, и…

— И это то, что меня больше всего смущает! Потому что цивилизация гибнет именно из-за того, что у нас единственным критерием истины стал научный опыт!

— Вот вы как считаете… — задумчиво проговорила Афинаида. — Но тогда к чему все эти споры? Если вам не нужен опыт как критерий, так идите в монахи, занимайтесь молитвой, вот вам и будет откровение истины… Между прочим, тоже опыт, только духовный!

— А не получается! — воскликнул Фима и сразу заметно сник; было видно, что спор дошел до его болевой точки и одновременно завел его в тупик. — Это все вообще-то возможно? Все эти откровения, энергии… Может, и нет никаких энергий, все это ересь вообще…

— Однако! Так чего же вам тогда нужно от жизни? — засмеялась Афинаида.

— А вы не взламывайте мой внутренний код! — хитро подмигнул Фима. — Это нечестно. И вообще я как ящик Пандоры: распахнется — не закроешь.

— Поговорили! — хмыкнул Стасис.

— Как угодно… Но кое-что я могу сказать, пожалуйста. Я хочу, чтобы государство заботилось о православных. Их сейчас процентов двадцать, не больше, так что никаких особых сложностей. Вон, когда в Москве сидели красные, как они заботились о своих соратниках по всему миру…

— Так то по миру! — воскликнул Стасис. — А простые люди-то у них жили ой-ей как…

— Но все же у них были представления о том, что кто-то требует особой заботы? — строго спросил Фима.

— Безусловно, — кивнул шофер, — у них же был классовый подход.

— Ну вот, значит, мы вполне в состоянии придумать нечто лучшее. Религиозный подход, например, — ответил Фима. — Только нам говорят, что это разрушение государства! И совершенно неправильно говорят, потому что православное государство на православных стоит, они в нем самые главные!

Тут Афинаида поймала себя на мысли, что вовсе не уверена, что он говорит серьезно.

— А правда, скажите, что у нас осталось от Империи? — продолжал сторож. — Раскопанные развалины на каждом шагу и молитвы за августейших? А где хлебные раздачи? Они ведь продолжались почти две тысячи лет! Зато уж библиотек понастроили, на каждой улице три штуки…

— Ну, вы еще гладиаторов потребуйте! — рассмеялась Афинаида.

Фима сделался ей интересен. Пожалуй, она еще никогда не слышала столько абсурдных вещей от одного человека, причем человека явно неглупого.

— Давайте лучше с вами отвоюем Египет, тогда всем хлеба хватит! — предложила она.

— А вы тоже пойдете? — оживился Фима. — А представляете, каково бегать по пустыне в тяжеленном бронежилете и каске? Да еще воевать при этом?

— Вы все слишком серьезно воспринимаете, — опешила Афинаида.

— Серьезно, да! Потому что нуждающиеся люди…

— И кто же так особо уж нуждается?

— Тот, кто без работы сидит!

— А зачем сидеть, иди в палату занятости, тебе всегда работу предложат. Хоть улицы мостить, а все лучше, чем сидеть сиднем!

— Да, но сколько за такую работу заплатят?

— По разному, конечно. Но все равно ведь можно как-то заработать на жизнь?

— Вот! — поднял Фима заскорузлый палец. — Крутись, работай, работай и только тогда живи… Это ведь… атеизм какой-то!

— Да почему? — воскликнули почти одновременно Стасис и Афинаида.

— Да потому, что на Бога не надеемся, только на работу свою эту! — закричал Фима. — А мы ведь только чудом сохранились, Божиим промыслом! Значит, он у нас и должен быть самым главным, а не дипломатия эта, не науки бесконечные!

— Подождите, успокойтесь, — проговорила Афинаида примирительно. — Промысел мы не отрицаем. Только то, как он о нас промыслит, зависит и от нас, разве нет? В конце концов, вы же сами говорите, что естество у нас падшее, а Бог ведь и сказал Адаму после падения, что он будет есть свой хлеб в поте лица, то есть работать! И апостол Павел говорил: «не работающий да не ест». Чем же тут возмущаться? Вы вот и сами все же работаете… У вас есть образование?

— Было, строительное… Только я ушел оттуда. Там все неправильно, все с ног на голову, как в жизни не бывает!.. А у тебя — есть? — спросил он вдруг Афинаиду. — Ну, наверняка уж! Ну, так вот скажи: стоило столько лет учиться, чтобы потом всю жизнь разбирать кусочки кожи или что-то выискивать в засохших романах? Какие-то аллегории? От этого ты ближе к спасению души?

— Знаешь, что? — Афинаида вдруг осмелела и тоже стала фамильярной; догадка о том, что сторож знаком и с ее скромным творчеством, вдохновляла. — Да, ближе. Потому что я знаю, как это бывает… «Кто хочет спасти душу, тот погубит ее»… Так и случается, между прочим. А я вот сейчас свою душу нашла. И в моих «романах» души больше, чем… и даже христианства больше, чем у иного митрополита в проповеди!

— Серьезно? Ты так думаешь? — навострил уши сторож. — Может быть, так и будем жить, как в «Исмине» написано?

— Нет, так, как Ираклийский владыка учит, — съязвила Афинаида.

— Ой, нет, так точно не будем, — Фима вдруг задумался. — А ты тоже его не любишь, да? Я почему-то так и подумал. Но вот, смотри: ты человек светский, да? И он человек светский. Но подходы к жизни у вас разные. А если один…

— Ладно, академик, приехали мы! — вдруг оборвал Стасис зарождавшийся силлогизм. — В риторике ты силен, а вот каков в таскании ящиков?

Действительно, выглянув в окно, Афинаида увидела огромные стеклянные башни порта. Машина свернула вправо, на пандус, и, спустившись на два этажа вниз, остановилась у служебных ворот таможенного терминала. Увидев эмблему Академии, охранник приветливо козырнул, и автоматические ворота быстро распахнулись. Опытный Стасис сразу нашел среди леса колонн погрузочный модуль и, припарковав машину у ленты транспортера, скомандовал:

— Ну, пошли теперь.

Хлопнув дверью, он быстро очутился около Афинаиды и, тронув девушку за плечо, проговорил тихонько:

— Ты не обижайся на него, он блажной, но, в общем, хороший…

— Да я догадываюсь вообще-то, — усмехнулась Афинаида. — Ему, видно, приложить себя некуда… Хотя это и странно.

Бегущая дорожка быстро пронесла их по длинной трубе, слегка пахнувшей морем, прямо до поста пограничной стражи. Невдалеке, за стеклянной стеной, солнце играло на волнах у причальной стенки. Формальностей было немного, грузы для Академии всегда имели приоритет: ввод кода, поворот ключа — и несколько массивных зеленых ящиков, выплыв из недр накопителя, оказались на ленте транспортера. Начальник смены подозвал Афинаиду и махнул рукой в сторону небольшой стеклянной будочки: распишитесь там.

Открыв дверь, девушка остановила взгляд на сидевшей перед сенсорным монитором сотруднице с нашивками декарха, и вдруг поняла, что глаза ее явно подводят. Вернее, верить им было совершенно невозможно.

— Ирина, ты?..

Действительно, нелегко было узнать в этой загорелой сосредоточенной женщине, постриженной по моде и одетой в голубую униформу, скромную и тихую Ирину, подругу «детства» — так иногда мысленно называла Афинаида годы своего глубокого воцерковления. Та, правда, тоже не сразу вскочила навстречу, поначалу ошарашено разглядывая вошедшую.

— Неужели это ты, Ида? — прошептала женщина, подойдя вплотную и как-то судорожно схватив подругу за плечи.

— Если это — ты, то это, конечно, я, — глухо молвила Афинаида, внезапно ощутив пощипывание в носу и в уголках глаз. — Что, рыдать сейчас будем, да?

— Нет… Может быть, — всхлипнула вдруг Ирина и внезапно рассмеялась. — А руки у нас теперь, значит, развратно загорают?

— Ну, чего уж тут, — Афинаида скосила глаза вниз, — некоторые вообще юбку задрали...

— Да что тут «вообще», когда кое-кто даже голову не желает покрывать! Стыд и позор!

— Двести поклонов!

— Триста, и без компота!

Тут подруги то ли расхохотались, то ли расплакались одновременно.

— Слушай, я безумно рада тебя видеть! — воскликнула, наконец, Ирина. — Я чувствую, нам есть, что друг другу порассказать!

— Да, похоже… да! Слушай, заходи ко мне как-нибудь. Вот адрес, телефон, — Афинаида быстро достала из сумочки визитную карточку.

— Ого, ты ударилась в науку? — воскликнула Ирина, рассмотрев золотую академическую сову, вытесненную на кусочке картона. — Признаться, я думала, что ты… — тут она картинно сцепила ладони и на секунду застыла, благочестиво закатив глаза к потолку.

— В смысле — померла? — весело оборвала ее Афинаида. — Нет, я подожду пока еще.

Тут только она осознала, отчего так радостна эта случайная встреча. Подумать только, ведь все могло обернуться иначе! Встреться сейчас ей Ирина в прежнем платье-балахоне, с рюкзачком за спиной и намотанными на запястье четками — и девушке было бы, наверное, жутко неловко за себя теперешнюю: за короткие рукава, прихотливо заплетенные волосы и, главное, за ветерок в голове, который дул теперь так свободно, и напевал о Гомере, Афине и аттической соли, а вовсе не о суровых седовласых постниках. Но сейчас, именно сейчас, Афинаиде не хотелось бы, чтобы ее осуждал кто-то из прежних знакомых. Особенно эта женщина!

Ирина была на несколько лет старше Афинаиды, но образование получила совсем небольшое. Когда они познакомились на приходе отца Андрея, Афинаиду несколько шокировали Иринины полудеревенские обычаи и понятия, но в то же время она считала, что подруга гораздо добрее и благочестивее чем она. Ирина с мужем и детьми всегда жили очень бедно, но никогда не показывали как им тяжело, на все расспросы только весело улыбались и шутили. Афинаиде всегда хотелось так же легко смотреть на невзгоды, и казалось, что Ирина-то и есть настоящий человек, притом глубоко верующий. Правда, подсовывая ей порой книжку Златоуста или еще что-нибудь не особо сложное, Афинаида была уверена, что та через некоторое время вернет ее со вздохом: «Ну, когда мне?» Действительно — муж, трое детей…

Минувшее вдруг поднялось внутри зеленой волной, она не докатилась до сердца, а отхлынула назад, оставляя клочья пены. Подругам было грустно от воспоминаний, но они могли смеяться над прошлым, и, значит, все было не так уж трагично.

Фима со Стасисом уже затащили в машину тяжелые ящики.

— Нужно поскорее их открыть, — бросил Стасис, усаживаясь за руль, — что-то дерево, кажется, сыровато. На палубе они, что ли, лежали?.. Поехали!

— Совсем поскорее не получится, — отозвалась Афинаида. — Если только у нас уже собралась приемочная комиссия... И группа консервации.

— Наверняка собралась. И таможенники уже, сказали, выехали.

— Везет вам, ученым, — подал голос Фима, — на полном сервисе живете!

— Можете считать, что это всего лишь почетный караул для Ареопагита!

Теперь нужно было подниматься наверх, в сторону Акрополя, и Афинаида усмехнулась, подумав, что они похожи на трудолюбивых пчел, возвращающихся в улей с богатым взятком. «Хоть бы Ирина поскорей позвонила!» — подумала она. Очень хотелось встретиться и поболтать с бывшей подругой о том, какие ветры занесли их на те берега, где они теперь обустроились.

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Схолия