Иеромонах
Георгий Мелас сидел один в комнате для допросов за железным столом. Он
перебирал левой рукой черные шерстяные четки и время от времени обводил
взглядом голые серые стены и дверь. Нервно пригладив волосы, он на миг
обернулся к зеркальному окну, с другой стороны которого Шекер с Дианой,
невидимые для арестованного, наблюдали за ним, переговариваясь о деле.
— Сколько он
уже маринуется здесь? — спросил Хош.
— Минут
двадцать.
— Думаю,
хватит. Начинай.
Напарница
кивнула и направилась к двери, а Шекер надел наушники, чтобы слышать допрос.
Мелас вздрогнул, когда щелкнул замок и почти с испугом посмотрел на вошедшую.
Диана была одета в брючный жемчужно-серый костюм, удивительно шедший к ее
коротко остриженным золотистым волосам и серо-голубым глазам. В мрачной
допросной она явилась словно прекрасный ангел, способный спасти арестованного…
и, в сущности, именно это должна была сделать, однако Мелас, конечно, не сможет
этого понять. Бедняга! Его ожидали весьма неприятные минуты. Диана включила
диктофон, положила его перед собой на стол и произнесла:
— Третье
сентября две тысячи тринадцатого года. Запись допроса Георгия Меласа,
подозреваемого по делу номер фита тринадцать семьдесят пять, об убийстве
Александра Зестоса. Допрос ведет кентарх Диана Терзи. Допрос начат в пятнадцать
часов двенадцать минут. Господин Мелас, вы имеете право хранить молчание. Всё,
что вы скажете, может быть использовано против вас в суде. Ваш адвокат может
присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он
будет предоставлен вам государством. Вы понимаете свои права?
— Д… — Мелас
откашлялся. — Да, понимаю.
— Вы работаете
служащим священником в храме Афинской Богоматери в Парфеноне?
— Да.
— С какого
года?
— С две тысячи
восьмого.
— Всё это время
вы были коллегой убитого отца Александра Зестоса?
— Да… Но мы
далеко не каждый день служили вместе.
— Вы хорошо
знали убитого?
— Достаточно
хорошо, мы… Ну, наверное, мы не были друзьями, но отношения у нас были хорошие.
Я уважал отца Александра, часто обращался к нему за советом, после того как
понял, что он человек духовно опытный…
— Каким
образом вы это поняли?
— Я…
исповедался у него вскоре после прихода в Парфенон, и он дал мне хороший
духовный совет, который мне очень помог. С тех пор я доверял его суждениям.
— Вы сейчас
говорите о нем как о духовном лице. А каким он был как человек?
— Он был очень
хорошим человеком! Добрым и мудрым.
— Прихожане
его любили?
— Да, любили,
к нему много народу исповедаться приходило или просто поговорить. Он длинно
никогда не говорил, не любил многословия, но его краткие советы, они… имели
какую-то особенную силу. Он умел всего в нескольких словах ободрить человека
или заставить задуматься, что-то важное понять…
— То есть
идеальный духовный наставник, как со страниц Патерика?
Мелас
удивленно взглянул на Диану: видимо, не ожидал от нее подобного сравнения.
— Ну, в общем,
пожалуй… — промолвил он задумчиво. — Я даже знаю людей, которые для себя
записывали эти его наставления.
— Вы ему
завидовали?
— Завидовал?..
— Иеромонах слегка растерялся. — Нет, не думаю. Мне, конечно, хотелось бы
набраться такого же духовного опыта и разума, но… Я ведь еще в общем-то молод и
только учусь. А заниматься духовничеством мне никогда не хотелось, это тяжелый
труд, требует много душевных сил и понимания людей. Конечно, если подходить к
этому ответственно.
— А среди
работников Парфенона у отца Александра были враги?
— Враги?..
Нет, не думаю… Его все уважали…
— И все
любили?
— Ну, насчет
любви не знаю. — Мелас покачал головой. — Любить не прикажешь… По крайней мере,
относились к нему хорошо. Он ведь был человек не конфликтный.
— То есть ни с
кем не ссорился?
— Нет. Он
старался жить в мире со всеми.
— Тем не
менее, с вами у него вышла ссора в воскресенье восемнадцатого августа.
— Да не было
никакой ссоры! — возмутился отец Георгий. — Я же уже сказал вашему астиному!
Это было просто недоразумение! Послушайте, в чем вы меня обвиняете?! Я не…
— Вопросы
здесь задаю я, — холодно оборвала его Диана. — Итак, за две недели до гибели
отца Александра у вас с ним произошла размолвка, — она заглянула в блокнот, —
из-за детали церковного облачения под названием поручи и книжки под названием
служебник. Так?
— Да. Но это
была не размолвка! Просто кто-то, наверное, из алтарников убирался и напутал —
положил поручи и служебник отца Александра в мой шкафчик в ризнице. А он их
перед службой искал, и когда оказалось, что они у меня, он мне выговорил, что я
путаницу создаю.
— Если это
была не ссора, то что тогда?
— Да просто
всплеск раздражения, как у всех бывает иногда! После той службы мы с ним уже и
не вспоминали об этом.
— Вы сказали,
что Зестос был человеком неконфликтным и со всеми старался быть в мире. А теперь
утверждаете, что он из-за какой-то мелочи пришел в такое раздражение, что
сделал вам выговор?
Мелас
растерянно уставился на Диану.
— Послушайте,
я… Я говорю правду! Просто, понимаете, отец Александр очень не любил
опаздывать, не любил, чтобы служба задерживалась, а тут из-за этих поручей… Он
их, видимо, долго искал…
— Тем не
менее, этот случай говорит о том, что из-за чего-то более серьезного, чем
пропавшие поручи, он мог с кем-то и повздорить, разве нет?
— Не… Я не
знаю… При мне он ни с кем не вздорил серьезно. Ничего серьезней легкого
раздражения.
Диана снова
заглянула в блокнот.
— Одна из
духовных дочерей Зестоса считает, что он был святым. А вы как думаете?
Отец Георгий
растерялся еще больше.
— Святым?!..
Ну… не знаю… Я, наверное, не готов такое утверждать… Могу только сказать, что
он был духовно глубоким человеком, высокой жизни, старался жить по заповедям…
— Хотя иногда
раздражался по мелочам.
— А кто из нас
не раздражается иногда по мелочам? — запальчиво возразил иеромонах.
— Может быть,
святые. — Диана пожала плечами. — Но вы его таковым не считаете?
— Это дело
Бога судить, кто святой, а кто нет. Я могу лишь повторить, что отец Александр
был замечательным человеком, добрым и мудрым, и хорошим священником. Ума не
приложу, кто мог желать ему зла и убить!
— То есть вы
Зестоса не убивали?
— Нет! Конечно,
нет!
— Где вы были
утром первого сентября с шести до девяти часов?
— Дома. Я
болел с вечера субботы.
— Чем вы
болели?
— Отравился.
Что-то съел не то, видимо. Или руки плохо помыл… Мне было плохо, тошнило, живот
болел. В воскресенье я весь день не выходил из дома.
— Кто это
может подтвердить?
— Наверное,
никто. Я живу один. В гости ко мне никто не заходил.
— Из Парфенона
вам никто не звонил?
— Я сам
позвонил в субботу вечером владыке Дионисию, предупредил, что не приду в
субботу служить. А потом в воскресенье днем мне позвонил секретарь Евфимий, и я
сказал ему, что в понедельник на дежурство тоже не приду, так как всё еще плохо
себя чувствую.
— Врача вы не
вызывали?
— Нет, решил,
что обойдусь.
— Почему? Ведь
вам было очень плохо?
— Не люблю я
ходить по врачам. Я подумал, что пищевое отравление я и сам вылечу узо и
перцем. — Мелас криво улыбнулся. — Ну, и таблетки у меня кое-какие были. Если б
я умирать стал или от боли загибаться, я бы, конечно, вызвал врача, но до этого
не дошло, слава Богу.
— А теперь,
слава Богу, у вас нет алиби, не так ли? — с иронией сказала Диана.
— Послушайте,
я не убивал отца Александра!
— Чем вы могли
отравиться?
— Не знаю… Я
обедал в трапезной Парфенона, а ужинал дома…
— Вы
почувствовали себя плохо после ужина?
— Да. Но я не
думаю, что отравился этой питой!
— Что вы ели
на ужин?
— Я заказал
питу с перцем в «Симпосии», но курьер перепутал, видимо, заказ, и привез мне
питу с грибами.
— Он извинился
за путаницу?
— Нет…
По-моему, он сам не знал о ней.
— Вы
пожаловались в «Симпосий»?
— Нет, я
решил, что это мелочь. Пита с грибами была тоже вкусной, мне не на что было
жаловаться.
— Но вы же
отравились ею.
— Да не верю
я, что это из-за питы! Я почти каждый день покупаю что-нибудь в «Симпосии» на
ужин, и я много раз покупал у них питы и лапшу с грибами, никогда ничего не
случалось.
— Тогда как вы
объясните свое отравление?
— Не знаю…
Может быть, руки плохо помыл и занес инфекцию. Или в трапезной при храме что-то
съел… Хотя это тоже маловероятно.
— Одна из
работница Парфенона, готовившая в тот день обед, показала, что все ели то же
самое, что и вы, но ни с кем ничего плохого не произошло.
— Ну… Значит,
я отравился чем-то другим.
— Вы
что-нибудь брали в тот день из храма? Какую-нибудь поминальную еду?
— Нет… Я
хотел, но там какие-то печенья сухие лежали, а я их не люблю.
— То есть вы
добрались до дому и заказали питу?
— Да, курьер
привез ее минут через сорок.
— Опишите
внешность курьера. Вы видели его раньше?
— Да, он уже
не раз доставлял мне заказы. Молодой парень лет двадцати, худой, невысокий,
черноволосый, загорелый… Ничего особенного в его внешности нет, по-моему… Глаза
карие, маленькие усики…
— Шрамы,
родинки, прическа, одежда?
— Одежда у них
фирменная от «Симпосия», серые брюки и красная рубашка. Шрамов не помню…
Прическа… Да просто короткая стрижка, ничего особенного. — Мелас задумался. —
Кажется, припоминаю, что у него над бровью довольно крупная родинка.
— Над какой
бровью?
— Вроде бы…
над левой. И еще у него в ноздре серебряное колечко.
— Пирсинг? —
уточнила Диана.
— Ну да, как сейчас
модно…
— А упаковку
от той питы с грибами вы уже выбросили?
— Да, я сунул
ее в мусорное ведро, но вроде бы еще не выносил его.
— Что еще вы
ели, кроме питы?
— Ничего…
Только кофе выпил. Потом сел за компьютер, а через какое-то время вдруг
почувствовал себя плохо.
— Через какое время?
— Да не помню
я! Думаю, через час, не больше. После этого я уже не мог ничего есть до
следующего дня. Меня тошнило, желудок болел, потом диарея началась…
— А кофе вы
где брали?
— У меня дома
есть кофе «Золотая арабика», такая стеклянная банка, там еще много осталось.
Другого ничего не пил.
— То есть вам
стало плохо после того, как вы съели питу, купленную в месте, где вы постоянно
покупаете еду, и выпили кофе из той самой банки, откуда неоднократно брали кофе
и до того дня?
— Ну… Да,
получается, так… Послушайте, я говорю как есть! Я не знаю, почему это
произошло!
— Вы являетесь
владельцем автомобиля «альфа-три» номер ита-вита-пять-пять-семь-шесть?
— Да.
— Вы
когда-нибудь возили на этой машине отца Александра?
— Нет… Мы с
ним жили в противоположных сторонах от храма. Впрочем, постойте… Как-то раз
после службы я собирался в один магазин, было по дороге, и я отца Александра
подвез… Но это давно было, где-то год назад.
— И где он в
тот раз сел, на какое сиденье, вы помните?
— Вперед,
конечно. Мы разговаривали…
— В это
воскресенье, первого сентября, вы никуда на своей машине не ездили?
— Нет, конечно!
Я лежал дома больной!
— А сегодня в
Парфенон вы поехали на машине?
— Да.
— Машина была
в полном порядке? Вы не заметили, что кто-то ее открыл и похозяйничал без вас?
Мелас
удивленно молчал несколько секунд.
— Нет, ничего
такого я не заметил. Всё было как всегда вроде бы…
— Вроде бы или
было?
— Я не помню!
Я… Вообще-то я человек рассеянный, мог и не заметить, если что-то изменилось. Я
же не запоминаю после каждой поездки, где какая пылинка упала.
— Но на первый
взгляд всё было как всегда, так, как вы оставили?
— Ну да.
— А где во время
вашей болезни находились ключи от машины?
— У меня,
разумеется, а что?
— Вы никому не
отдавали ни ключи от своей машины, ни их копию?
— С какой
стати? Конечно, нет!
— И раньше вы
тоже никому их не давали?
— Да нет же!
— Тогда как вы
объясните тот факт, что утром первого сентября около шести утра в вашей машине
был убит отец Александр Зестос?
— Что?!! Это
неправда!
— Правда.
Экспертиза чехла с заднего сиденья вашей машины это подтвердила. Волокна от
него найдены на одежде Зестоса. А на нем найдена кровь Зестоса, его волосы и
частицы одежды, которая была на нем в день убийства.
Несколько
секунд Мелас смотрел на Диану широко раскрытыми глазами, пытаясь осознать ее
слова.
— О Боже! —
проговорил он и сжал руками голову. — О Господи!
— Так как вы
объясняете данный факт?
— Никак!.. Я
не знаю!.. Я… Это… Кто-то меня подставил? Кто-то взял мою машину, пока я болел?
— Вы так
думаете? А может, это были вы сами? Вы только притворились больным, а на самом
деле оставались в добром здравии, утром взяли машину и поехали на встречу с
Зестосом.
— Я болел! Я
никуда не ездил!
— Если кто-то,
как вы утверждаете, воспользовался вашей машиной, то где следы взлома? Вы сами сказали,
что ничего не заметили.
— Может… ее
открыли отмычкой? Или как это делают? Я не знаю!
— Почему вы
убили отца Александра Зестоса?
— Я не убивал!
Я… — Мелас задохнулся и несколько мгновений молчал, собираясь с мыслями, а потом
сказал более спокойным тоном: — Я требую адвоката. Без адвоката я больше ничего
говорить не буду.
— Хорошо.
Адвокат будет вам предоставлен. Допрос окончен в пятнадцать часов двадцать девять
минут. — Диана отключила диктофон. Шекер снял наушники и вошел в допросную.
— Здравствуйте,
господин Мелас. Сейчас вас отведут в камеру для подозреваемых, но — скажу не
для протокола — вам лучше этому радоваться. Сейчас вам безопаснее будет
посидеть взаперти.
— Послушайте,
— взмолился иеромонах, — что всё это значит? Я не убивал…
— Скорее
всего, вы действительно никого не убивали, — сказал Хош. — А это значит, что вас
крупно подставили, господин Мелас. И мы намерены выяснить, кто и как это
сделал. Но официально вы на настоящий момент единственный подозреваемый по
данному делу. Так что советую вам собраться и попытаться побороть рассеянность.
К следующему допросу постарайтесь вспомнить, кто в последние месяцы бывал у вас
в квартире и не теряли ли вы ключи от нее или от машины.
————— оглавление —————
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Схолия