22 мая 2015 г.

Восточный экспресс: Воля земли (12)



Следующая неделя по ощущению напоминала Дарье переход через трясину, куда она на каждом шагу боялась провалиться, а вместо этого всякий раз нога вставала на надежную кочку и она продолжала медленно, но верно двигаться вперед. Или, может быть, переход израильтян через Красное море: с обеих сторон стена воды, а ты идешь и непонятно — то ли дойдешь до другого берега, то ли вода двинется и погребет тебя… но вода стоит, и ты идешь, идешь вперед — все равно отступать некуда.

Она до дрожи боялась первой встречи с мужем, но ничего ужасного не произошло — напротив, Дарья обнаружила, что соскучилась по Василию и детям, как и они по ней. Объятия и поцелуи были вполне искренни… или она просто не сознавала всей глубины своего лицемерия? Она старалась не думать об этом, не копаться в себе, не разбирать, что она чувствует на самом деле. Надо было во что бы то ни стало вести себя так, чтобы никто ничего не заподозрил. Впрочем, возможно, лицемерия тут действительно не было, по крайней мере, в момент встречи. Когда муж обнял ее, все, что было в Дамаске, вдруг показалось ей нереальным, и так хотелось ухватиться за это чувство, как за спасательный круг: ничего не было, все это произошло не с ней, где-то во сне, захватывающем и красочном, а ведь у снов не бывает последствий, правда?..

Муж заметил, что она похорошела; Дарья с улыбкой сказала, что это, наверное, от новых впечатлений, и рассказала о поездке — в общих чертах, подробно описав лишь знакомство с четой Киннамов и посещение дамасской крепости, собора и мечети. Как бы между прочим она добавила, что общение с учеными навело ее на мысль завершить собственного образования: если она защитит диссертацию, это в дальнейшем поможет быстрее находить учеников или преподавать на серьезных курсах, а то и в каком-нибудь институте. Василий согласился, что это неплохая идея и можно попробовать поступить в заочную аспирантуру — учеба там в любом случае не отнимет много времени.

В первую ночь после разлуки Дарья с успехом изобразила соскучившуюся жену, даже рискнув слегка использовать нечто из узнанного за предыдущую неделю. Попытка оказалась удачной — подозрений у мужа не вызвала и пришлась ему по вкусу, так что на следующую ночь он даже сам проявил инициативу в том же духе. «Как просто решаются некоторые проблемы! — подумала Дарья после, лежа рядом с Василием, который, как всегда, уснул очень быстро. — Вот и любовник мне не понадобится…»

Но эта мысль была отчаянным сарказмом — и не только потому, что в искусстве любви Василию до Алхимика было далеко. Дарья не собиралась привыкать к услугам попов, имеющих вкус к словесной эротике, даже если бы муж вдруг превратился в евнуха. Но то, что он не евнух, ничего не меняло. Интересно, о чем думал Севир, пробуждая в ней вкус к плотской любви? Ведь не считал же он ее развратной, способной на постоянные измены? Значит, хотел приобщить к тайнам Афродиты, чтобы она потом смогла научить мужа «варить любовные зелья»? Какая утопия! Дарья знала, что муж никогда не будет делать с ней всего того, что делал Алхимик, а она никогда не попросит Василия об этом… но это было и не важно. Она бы не стала просить, даже если б надеялась на согласие. Уже та маленькая новизна, которую она попробовала теперь внести в их интимную жизнь, показала ей, что все напрасно. Никто никогда не заменит ей Севира. Все, что происходило между ними, было только их алхимией, единственной и неповторимой. Попытка проделать это с другим стала бы только профанацией их священного брака.

В эту вторую ночь дома, лежа рядом со спящим мужем, Дарья, наконец, отпустила на волю воспоминания — и они накрыли ее так, что хотелось кричать. Она помнила всё: глаза Алхимика, его голос, улыбку, взлетающие вверх брови, его смех и задумчивое молчание, его жесты и грациозную походку, его прикосновения и поцелуи, его ласки и все их ночные безумства, его кожу под своими губами, его запах, биение его сердца, когда они засыпали в обнимку… Мысль о том, что ничего этого больше никогда не будет, причинила ей такую боль, что Дарья перевернулась на живот и вцепилась зубами в подушку, чтобы не застонать. Нет, это не сон. Все это было. Было и закончилось навсегда. И теперь ее больше всего занимал вопрос: если это попущено Богом, то с какой целью?

Впрочем, так Он и ответил! Да разве Он вообще отвечал кому-то на вопросы? Ну, кроме какого-нибудь Антония Великого… и то неизвестно, правда это или легенда…

Что ж, придется обойтись. И наутро она встала и весело общалась с мужем, проводила его на ипподром, приготовила детям завтрак, отвела их в детский сад, начала очередной перевод. А еще изучила на сайте Константинопольского Университета условия приема в аспирантуру. По крайней мере, теперь она знает, чтó ей нужно менять в своей жизни — и что она может изменить. А значит — «к оружию!»

В Свято-Феодосиев монастырь Дарья отправилась в четверг. Построенная в девятом веке, первоначально в честь святой Евфимии, обитель видела в своих стенах немало женщин из знатных семей, в том числе из императорских. Но наибольшую известность монастырь получил после Великой Осады. К тому времени главным престольным праздником монастырского храма, было 29 мая — день памяти мученицы Феодосии, чьи мощи там хранились, — и именно в этот день в осаде произошел чудесный перелом. Вскоре возникла легенда, что святая явилась Мехмету вместе с Богородицей, и каждый последующий император обогащал обитель вкладами и дарами, а некоторые августы и принцессы окончили здесь жизнь в монашестве. В народе монастырь прозвали «Обителью роз»: благодаря пожертвованиям августейших ее двор был усажен розами лучших сортов, розы всех оттенков заплетали забор и стены жилого корпуса, в храме постоянно стояли букеты из живых цветов. Дарья бывала здесь и раньше, однажды причащалась на праздник святой Феодосии, но, конечно, никогда не подозревала, что здешний духовник может быть падким до развлечений такого рода, какое она теперь готовилась ему доставить…

Придя в указанное на монастырском сайте время в храм, она увидела, что исповедь будет принимать иеромонах преклонных лет — в его бороде было больше седины, чем темных волос — и весьма аскетичного вида. Он не вязался с образом любителя эротики, но Дарья решила, что ее впечатление — видимо, следствие той «чудовищной наивности», о которой говорил Севир, и, нервничая и теребя кисточки на пашмине, стала ждать своей очереди. Войдя в исповедальню, где на стене висела большая старинная икона Страшного суда, Дарья назвала свое имя и, упершись взглядом в лежавшее на аналое Евангелие, начала безо всяких предисловий:

— Я недавно изменила мужу. Во время рабочей поездки. Увлеклась одним… коллегой. Мы с ним раньше вместе работали, он мне тогда уже начал нравиться, и я даже уволилась из того института, когда поняла, что это становится опасным. Думала, что все закончилось, но тут эта командировка… Я не знала, когда поехала, что он тоже там будет… В общем, я… развлекалась с ним целую неделю. Не смогла устоять. Он очень… харизматичный. Но он дал мне понять, что никакого продолжения не будет. Так что после этой поездки мы расстались навсегда и, думаю, уже не встретимся. У него все время новые женщины, и я для него — только маленький эпизод, ничего больше.

Ее начало мутить от сердечной боли, и на мгновение Дарья закрыла глаза, прижав руку к груди. Священник молча смотрел в угол иконы, где от земли воспаряли к небу монахи с ангельскими крыльями за спиной.

— Мужу я ничего не сказала, — продолжала Дарья, изо всех сил пытаясь унять дрожь в голосе, — и он ничего не заподозрил. Он меня любит, он очень хороший, у нас двое маленьких детей, и… я бы хотела сохранить семью. Я… раскаиваюсь, что так поступила. Наверное, если б я приложила больше усилий, то сумела бы удержаться, но… — она умолкла, не зная, что еще сказать, и со страхом ожидая «уточняющих вопросов».

«А если он сейчас спросит, что значит “харизматичный”? Или как мы с ним в первый раз…» Тут ей совсем некстати вспомнилась та ночь, настолько ярко, что Дарья судорожно вздохнула и, стиснув руки под грудью, приготовилась к худшему.

— Ваш муж верующий? — спросил иеромонах бесстрастным и незаинтересованным тоном.

— Да, — немного удивленно ответила Дарья и, вдруг сообразив, что это как раз важно, добавила: — Мы с ним почти каждую неделю причащаемся и исповедуемся раз в месяц.

— Какое у вас молитвенное правило?

— Правило? — растерянно переспросила она. — Обычное… утренние и вечерние молитвы из молитвослова… Ну, я еще стараюсь, как вспомню, повторять Иисусову молитву… только мне редко удается, ум все время занят, я переводчик…

— Вы с мужем вместе читаете молитвы?

— Утром не всегда, а вечером чаще всего вместе.

— Давайте сделаем так. Вы прибавите к правилу, утром или вечером, как хотите, следующее: три раза пятидесятый псалом и сорок Иисусовых молитв с поклонами, в постные дни земными, а в остальное время поясными. В течение года. Вы сможете исполнять это так, чтобы муж не видел?

— Да… смогу.

— Вот и хорошо. Наклоните голову, — и не успела Дарья ничего сообразить, как священник уже прочел над ней молитву.

Она ошарашено посмотрела на него и недоверчиво спросила:

— И это все?

— Конечно, все, — он чуть заметно улыбнулся. — Чего же вы еще хотели, Дарья? Идите с Богом.

— С… спаси, Господи! — выдохнула она и уже сделала шаг к выходу, но снова обернулась. — Отец Филофей, а…

— Я не отец Филофей, — сказал иеромонах, совсем не удивившись. — Я отец Димитрий.

Этого Дарья не ожидала. Она смотрела на него, приоткрыв рот, и не знала, что сказать, а потом глупо спросила:

— А где отец Филофей?

Лицо иеромонаха посуровело.

— Две недели назад он был лишен сана за связь с одной из своих так называемых духовных дочерей, — ответил он, подчеркнув голосом «так называемых».

Дарья мучительно покраснела и проговорила:

— Тогда почему… Скажите, какое полагается наказание за прелюбодеяние… по правилам?

— По древним — пятнадцать лет отлучения от причастия, при наличии слезного покаяния — семь. А по облегченным, принятым у нас в девятнадцатом веке — соответственно пять и два.

Дарья вздрогнула и не сразу смогла что-то произнести.

— Но… тогда почему вы…

— Почему я не отлучил вас? Вы ведь хотите сохранить семью, не так ли? Я тоже хочу, чтобы вы ее сохранили. Не сомневаюсь, что и Бог хочет того же. Вы нужны вашему мужу и детям, а они нужны вам. А правила хороши, если их применяют с разумом и, когда надо, со снисхождением, а не делают из них гильотину. Ступайте, Дарья. С Богом! — и, шагнув к ней, иеромонах благословил ее широким крестным знамением.

В воскресенье она причастилась вместе с Василием и детьми. Своды церкви не обрушились на нее, а из чаши не вырвался пламень, чтобы опалить недостойную грешницу. Все было спокойно и благостно, как всегда, ее приветствовали знакомые прихожане, отец Павел с улыбкой вручил ей просфору — «С возвращением!» — и она подумала, что, кажется, действительно вернулась, несмотря ни на что. По крайней мере, хотелось в это верить. Конец света не наступил, и дальше жить можно — и нужно. Трясина была почти пройдена, оставался последний участок…

Выждав еще три дня, Дарья пошла в аптеку и купила тест на беременность. Спустя час, глядя на розовые полоски, она странным образом не ощутила, что земля уходит из-под ног, а небо сворачивается в свиток. Напротив, она почувствовала, что после перехода через болото наконец-то оказалась на твердой почве. Пусть он ее не любит, пусть она никогда его не увидит, пусть ей не суждено больше испытать того, что он подарил ей за безумные семь дамасских дней и ночей — но он оставил в ней часть себя, которая появится на свет через девять месяцев и никуда от нее не уйдет. Теперь он всегда будет с ней. Вот она, ее земля обетованная. И, поцеловав то место на своей руке, к которому десять дней назад в последний раз прикоснулись его губы, Дарья закрыла глаза и прошептала:

— Спасибо!


предыдущее    |||   оглавление 


КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

Приобрести полную версию романа в электронном виде (цена 250 рублей) можно, написав автору по адресу:  mon.kassia@gmail.com

Присоединяйтесь к сообществу Византия-XXI в Фейсбуке!

2 комментария:

  1. Можна угадаю? Это у Севира не первый такой ребенок будет, которого он оставил пациентке. Потому он тогда турчанку и понял, как она ребенка мужу, а сама дальше по жизни.

    ОтветитьУдалить

Схолия