19 мая 2015 г.

Восточный экспресс: Воля земли (11)



Когда она приехала домой, в квартире никого не было: Василий с детьми ушли в церковь не так давно, и у Дарьи было около двух часов, чтобы придти в себя перед встречей. Она прошлась из комнаты в комнату, пытаясь снова вписаться в ту реальность, где надо продолжать жить. В кухне на столе красовался букет роз, к вазе был прислонен рисунок цветными карандашами: море, острова вдали и чайки в небе — Дора изобразила вид за их окном. Внизу рисунка надпись, сделанная Василием: «С приездом!»

Дарья вспомнила, как вчера разразилась перед Алхимиком тирадой о муже-«неумехе», и ей стало нестерпимо стыдно. Она опустилась на стул и закрыла лицо руками. Хотелось плакать, но слез почему-то не было. Хуже всего было то, что она не знала, отчего хочется плакать больше — от стыда перед мужем или от того, что она больше никогда не увидит Севира. А еще не знала, как теперь дальше жить с Василием, общаться, улыбаться, спать в одной постели… и не просто спать! Как?!.. А ведь он наверняка уже сегодня захочет, они не были вместе с начала поста. И она должна по нему очень соскучиться, правда? Любящая жена наконец-то вернулась из командировки…

Нет, все-таки надо взять себя в руки. Если думать сразу обо всем, то недолго сойти с ума. Сделанного не вернешь, а проблемы лучше решать по мере поступления. И для начала нужно хотя бы придти в себя с дороги.

Дарья приняла душ, облачилась в любимый халат и выпила кофе, после чего почувствовала себя уверенней и стала разбирать чемодан. Черное платье и золотистый шейный платок она свернула, засунула в непрозрачный пакет и запихала на верхнюю полку шкафа в дальний угол. Благочестивее было бы выбросить это, но у нее не хватило духу. Чемодан пустел. Наконец, Дарья вынула из бокового кармана косметичку, чтобы водворить ее содержимое в ящик прикроватной тумбочки. Выдвинув ящик, она наткнулась взглядом на календарь, где отмечала свои циклы, и на несколько секунд замерла.

Во все их с Севиром ночи, кроме первой и последней, они предохранялись. Но нынешняя ночь в поезде, отчаянная смесь наслаждения и горечи, уже точно была не опасна, а возможные последствия первой Дарью до сих пор не тревожили, — она и не вспоминала об этом, в уверенности, что ничего не случится. Да, в конце концов, ей просто не хотелось думать о каких-то проблемах, слишком прекрасны были те дни и ночи! С собой в Дамаск она календарь, конечно же, не брала, но сейчас при виде него прежде всего подумала не о риске, а о том, что если бы Алхимик в самом деле осознал, почему он забылся и «рискнул», осознал если не раньше, то хотя бы нынешней ночью, когда они цеплялись друг за друга, словно утопающие, если б он послушал своего сердца, а не ума, когда она призналась ему в любви, — всё тогда могло бы обернуться иначе…

Или она просто тешит себя романтическими иллюзиями, а на самом деле для него все это мало значило и он скоро и думать о ней забудет?..

Опять захотелось плакать. Дарья провела рукой по лицу и вынула из ящика календарь, чтобы окончательно убедиться, что ей ничего не грозит. Посмотрела и, вздрогнув, выронила картонный прямоугольник: она увидела, что в ту ночь неопасные дни еще не наступили.

«Если я попалась, то это конец!» — промелькнуло отчаянно, но Дарья тут же попыталась успокоить сама себя. Скорее всего, ничего и не произошло: с мужем она зачинала ребенка даже не в первый месяц попыток, а тут всего один раз, вероятность мала… Однако в ней неотвратимо росло понимание, идущее откуда-то из глубин ее существа, что если это могло случиться в ту алхимическую ночь, то оно случилось. А если случилось, то…

«Сейчас уже точно безопасно, — лихорадочно соображала она, — и сегодня я буду с Василем… Потом можно сказать, что я забыла о предохранении, перепутала дни… Он ничего не заподозрит! — она снова посмотрела в календарь. — Да, если на этой неделе не начнется, то… Нет, пока лучше не думать об этом. Исповедь! Надо сейчас же посмотреть, когда лучше идти в Феодосиев монастырь. До следующего воскресенья надо успеть побывать там…»

Перед возможной проблемой все прежние страхи отошли на второй план, и Дарью даже не коробил цинизм собственных рассуждений. Нужно сохранить семью и избежать скандала, мучительных объяснений и признаний, которые причинят боль мужу и его родным, а главное — детям, в конечном счете. Никто ничего не должен знать. О щепетильности она подумает потом. Если вообще подумает. Она ведь не думала о ней, когда произнесла имя другого мужчины возле двери в его номер. А теперь уже поздно.

Она посмотрела на иконы в молитвенном углу и вместо раскаяния внезапно ощутила гнев. «Зачем?! — подумала она. — Зачем все это? За что, что я сделала, чтобы так меня испытывать?.. Или это все, чтобы проучить меня? Ну да, нечего хотеть перемен, будь довольна тем, что у тебя есть… У меня ведь все было хорошо, правда? Подумаешь, какая-то скука да тоска, это я просто, как мой дед сказал бы, зажралась… Наверное, надо было смириться, молиться, псалмы читать — глядишь, тоска бы и прошла. Но нет, меня зачем-то понесло в эту лабораторию… Сидела бы дома, детей воспитывала! Как там Василь говорил: “ты загружена выше головы”… Нет бы жене послушаться мужа! А мне, видите ли, чего-то захотелось лично для себя, какой страшный грех, в самом деле… И вот расплата, вот закономерные последствия того, что мне захотелось яблочка с запрещенного дерева! Только… как будто Ты не знал, что мне захочется! Хотя… Ты ведь и про Еву знал… Не лучше же я ее, в самом деле! — Дарья горько усмехнулась. — Интересно, я вообще теперь когда-нибудь смогу быть… такой же милой и благочестивой, какой была еще полгода назад?..»

Мобильник на тумбочке издал мелодичную трель. Дарья открыла пришедший свиток: банк сообщал о пополнении ее счета. Она смотрела на кругленькую сумму драхм и не испытывала никакой радости. Дамасская поездка угрожала слишком серьезными последствиями. И в любом случае жизнь уже никогда не будет прежней. Но ведь она этого и хотела, не так ли?..

А вот чего же хотел Бог? Или Великий Алхимик? Или Великий Писатель? Кто? И чего Ему от нее нужно? Чтоб она признала свою греховность и смирилась? Плохо она, значит, каялась пред Ним, когда ушла из лаборатории, оттого и случилось это новое искушение?.. Ну да, если верить Иринею Эгинскому, когда мы молимся, чтобы Бог даровал нам смирение и прочие добродетели, мы молимся по сути о том, чтобы Он послал нам разные оскорбления, испытания и всякие неприятности, потому что иначе жестокосердный человек смириться не способен… Только почему ей сейчас вместо «помилуй мя, грешную» хочется сказать: «оставь меня в покое»?..


Дарья медленно поднялась с пола, закрыла пустой чемодан и унесла в кладовку. Потом побрела на кухню, сунула в рот кусочек шоколадки и подошла к окну. Вечно синее море, безоблачное небо, паруса яхт, синеватый силуэт Принцевых островов. Все так же, как было две недели назад. Сейчас вернутся муж и дети, и ей нужно будет целовать их, улыбаться, болтать пустяки, рассказать что-то о поездке… Вести себя так, чтобы никто не узнал, что ее жизнь раскололась на две части — до Дамаска и после — и что «Восточный экспресс» увез ее из прошлого, увез безвозвратно. Дарья прижала пальцы к вискам. Она должна с этим справиться. Должна. Разве у нее есть другой выход?

предыдущее    |||   продолжение
оглавление

2 комментария:

  1. Странно, как смертные люди за все нас, богов, обвиняют!
    Зло от нас, утверждают они; но не сами ли часто
    Гибель, судьбе вопреки, на себя навлекают безумством?

    ОтветитьУдалить

Схолия