3 апреля 2015 г.

Восточный экспресс: Воля земли (5)



Появление Дарьи в холле вызвало оживление, и она внезапно поняла, что среди съехавшихся на конференцию женщин оказалась в числе первых красавиц. Кое-кто из ученых уезжал на следующий день, и многие хотели сфотографироваться на память. Дарья и Севир попали на все коллективные фотографии, но не рядом — Алхимик, как один из организаторов, на снимках стоял с Димитриадисом в верхнем ряду, а переводчиц сажали или ставили по центру в нижнем. Аза посматривала на Дарью с плохо скрытой завистью. Зато Феодор похвалил ее наряд и «отменный вкус», а она подумала, что хвалить на самом деле надо Севира — но, конечно, она никому не расскажет, что это он выбрал ей платье!

Ужин начался под живую музыку, сначала это были сирийские народные мелодии — то задорные, то тягуче-задумчивые. Алхимик тоже был задумчив: говорил мало, предоставив Феодору развлекать дам, пил немного, как и Киннамы, лишь пригубливая вино после каждого тоста, зато острое со стола исчезало на глазах — желтенькие перцы, красная закуска-аджика, острый мясной салат. Последний Дарье, впрочем, тоже очень понравился, и они с Севиром съели его буквально наперегонки. Когда она сгребла на тарелку остатки из салатника, Алхимик спросил:

— Входите во вкус?

— Да, — улыбнулась она.

Правда, пока что она после каждой порции острого делала глоток воды — сразу запивать вином не могла, слишком уж начинало жечь.

— Я знал, что постепенно вы приучитесь, — сказал Севир.

У Дарьи слегка горели щеки — то ли от острого, то ли от близости Алхимика. Она то и дело ловила на себе его взгляд — то задумчивый, а то… совсем непонятный, глубокий и темный, словно колодец. Но в этом колодце ей чудились плескавшиеся звезды — будто что-то вспыхивало в глубине. Впрочем, она старалась поскорее отводить взгляд, встречаясь с ним глазами — так было безопаснее!

Спустя час с небольшим, когда гости утолили первый голод, оркестр заиграл другие мелодии — начинались танцы. Дарья рассеянно осматривала зал, как вдруг к их столу подошел Александр Лемос, анкирец, приехавший на конференцию с очень интересным докладом о византийской медицине эпохи Реконкисты.

— Госпожа Феотоки, вы позволите пригласить вас на танец?

Дарья растерялась и покраснела.

— Спасибо, но я… к сожалению, я не танцую. Не умею, — смущенно пояснила она. — Умела когда-то только вальс, но и тот очень давно не танцевала… Боюсь, я только буду вас сбивать, и… В общем, простите меня, пожалуйста, я правда лучше посижу, посмотрю, как другие танцуют, это будет для всех безопаснее, — она постаралась весело улыбнуться, хотя в душе ей стало обидно.

— Какая жалость! — воскликнул Лемос. — А я так надеялся улучить вас на первый танец… Право, вы украсили бы танцплощадку, говорю без лести!

— Вы правда не умеете танцевать? — спросила Афинаида, когда Лемос отошел. — Как жаль! А я думала, мы с вами сегодня будем отплясывать, — она засмеялась. — Но, может быть, вы зря боитесь? Сегодня обещают много вальсов, я спросила у музыкантов.

— Нет-нет, я правда все забыла уже… Наступлю кому-нибудь на ногу, что за удовольствие? — пробормотала Дарья.

— Эх! Ну ладно, а мы пойдем. Пойдем? — обратилась Афинаида к мужу.

— Вашу руку, госпожа! — с улыбкой сказал он, поднимаясь.

Дарья понимала, что Феодор никак не прокомментировал ее отказ, чтобы не смутить ее еще больше, но она и так была достаточно раздосадована — и не столько из-за мнения Лемоса или Киннамов, сколько из-за того, что может подумать Севир. Конечно, что-нибудь язвительное насчет ее благочестивой жизни…

Она не удержалась и взглянула на Ставроса. Алхимик смотрел на нее странно. Она сказала бы, пожалуй, что он разочарован, если бы предполагала, что он мог ею очароваться — но эта мысль казалась ей слишком смелой. Вряд ли красивой внешности и им же самим выбранного платья довольно, чтобы очаровать его, и… лучше вообще не думать о таком!

 — Если вы умели танцевать вальс, то почему довели себя до того, что забыли, как это делается? — спросил Севир, и в его голосе прозвучали резкие нотки. — Как же вы хотите заниматься наукой, если не умеете поддерживать себя в форме? Это первое правило для ученого. Навыки работы, знание иностранных языков, умение излагать мысли — все можно утратить, если не заниматься регулярно соответствующим делом.

— Ну, вы сравнили — науку и танцы! — с плохо скрытой обидой ответила Дарья. — Если я решусь заняться наукой, то, конечно, я буду все время ею заниматься. Вы что, считаете меня совсем дурочкой? Уверяю вас, благочестие не настолько выбило из меня мозги, как вы думаете! — ядовито добавила она. — Просто я не считаю, что танцы — такая важная составляющая жизни, чтобы все время ими заниматься для поддержания навыка.

— Тогда зачем вы изначально учились танцевать? — спросил Алхимик уже мягче.

— Потому что… мой муж собирался участвовать в Золотом Ипподроме и надеялся выиграть, а значит, получить приглашение на бал во Дворец. При ипподроме есть танцевальная школа для возниц и их жен. Я туда ходила, но у меня было мало времени, так что, кроме вальса, я почти ничему не научилась. На том балу я танцевала, но это было два года назад, а потом больше не было случая…

Тут она запнулась. Случай был — не далее, как этой зимой. И она не пошла на бал потому же, почему сейчас вынуждена была отклонить приглашение Лемоса. А ведь ей тогда, после укоров Елизаветы, действительно захотелось восстановить забытые навыки вальсирования и научиться чему-то новому… Но потом было искушение из-за Севира, потом пост, борьба с помыслами… какие тут танцы!.. Но об этом, конечно, она ему не скажет. И почему она вообще должна перед ним оправдываться?! Какое ему дело, в конце концов?..

— У вас плохо получается лгать, — насмешливо заявил Ставрос и, поймав ее сердитый взгляд, продолжал: — Ладно, не буду вас гневить! Просто советую учесть на будущее, что приобретенные навыки лучше не терять. Жизнь часто ставит нас в такие положения, где могут пригодиться даже самые экзотические умения, и тем более обидно, если умел что-то делать, но по лености разучился!

— И вовсе не по лености! — возразила Дарья. — Может, вам это непонятно, но, знаете, когда у тебя маленькие дети, далеко не всегда хватает времени заниматься всем, чем хотелось бы.

— Есть такое, — неожиданно согласился он. — Но все-таки подумайте, нельзя ли в будущем выкроить немножечко времени и для танцев.

Дарья не ответила. Конечно, он был прав, хоть она и не хотела этого признавать. И время для занятий танцами хотя бы раз в неделю или две она могла бы найти. Все дело в стиле жизни. Том самом, который привел ее к тоске и неудовлетворенности. И который она решила менять в самом ближайшем будущем. Только… еще же муж! Положим, если она займется наукой, он возражать не станет. Но как затащить его, например, на танцы? Лизи предлагала «под ручку и вперед», но это она такая решительная, ей легко удается вертеть Паном в нужную сторону… А у Дарьи с Василием все-таки не такие отношения, она никогда не пыталась навязывать то, к чему у него не лежала душа… Да у нее и самой раньше душа не лежала к чему-то такому! Это только в последний год все стало меняться, и чем дальше, тем быстрее… И вот, она сидит в чужом городе, далеко от дома, за одним столом с человеком, от которого, по-хорошему, ей надо бегом бежать, слушает его советы… и собирается им последовать! Поистине, жизнь иногда поворачивается очень и очень своеобразно…

Первым танцем шла африсма, которой традиционно начинался каждый придворный бал — видимо, в «Дамасской розе» тоже решили выдержать стиль по высшему разряду, — за ней последовал медленный вальс, потом турецкий эрим и снова вальс… Места в зале было достаточно, так что толкаться желающим не приходилось, тем более, что желающих было не то чтобы очень много — кто-то еще ел, а кто-то и не танцевал, причем таковых было немало. Из московитов, например, не танцевал почти никто — им, видимо, вообще было в диковинку, что ученые могут так проводить свободное время.

Когда в танцах наступил перерыв — оркестр опять заиграл что-то сирийское народное, — подали вторую перемену блюд. Теперь ели уже медленнее, больше разговаривали, шутили, там и сям завязывались беседы между столиками. Вино было прекрасным — горячило кровь, но нисколько не ударяло в голову: Дарья почти не ощущала опьянения, как и ее сотрапезники. Ко второму танцевальному отделению мужчины заметно обленились и меньше приглашали дам. Но Киннамы танцевать любили, не говоря уж о том, что умели это делать великолепно, и по-прежнему танцевали много, то вместе, то с кем-нибудь еще. Стоило Феодору пригласить другую даму, как Афинаиду уводил новый кавалер. Но лучше всего, конечно, Киннамы смотрелись вдвоем — точно одной душой в двух телах. Дарья заметила, что ими многие любовались, но это было не удивительно! Сама она, понаблюдав за вальсирующими, подумала, что зря она так наговаривала на себя: пожалуй, она могла бы рискнуть станцевать с кем-нибудь умелым… только кто ж ее теперь пригласит!

— А вы почему не танцуете? — спросила она Севира. — Ругали, ругали меня, а сами тоже не умеете?

— Умею, не беспокойтесь. Просто пока не хочется.

«Пока? — подумала Дарья. — Чего же он ждет, интересно? Так и вечер закончится…»

— Не видите в этом зале достойной вас дамы? — съехидничала она.

— Вас это уязвляет? — не остался в долгу Ставрос.

— Вот еще! — фыркнула Дарья. — Просто любопытно, почему вы, отчитав меня из-за танцев, сами сидите сиднем целый вечер. Нелогично!

— Вы взяли слишком мало данных, чтобы сделать логическое заключение. Из двух явных фактов еще нельзя ничего заключить с точностью. Берегитесь, вы, будущий ученый! В науке скоропалительные выводы приводят к неприятным последствиям.

— Я учту это, господин Алхимик.

Между тем подошло время десерта: официанты уже собирали со столов грязные тарелки и разносили вазы с фруктами, пирожными и восточными сладостями. Вскоре подали чай, а для желающих кофе. Вечер казался бесконечным. Когда оркестр опять заиграл прелюдию к вальсу, Феодор вдруг обратился к Дарье:

— Простите за нескромность, но скажите: вы действительно совсем забыли, как танцевать вальс? Может быть, все-таки рискнете? — он улыбнулся. — Сочту за честь пригласить вас!

— Не знаю, — слегка растерялась она, — может, я бы могла, я так понаблюдала и поняла, что вроде бы помню, как надо… но… а вдруг собьюсь?

— О, с Феодором не собьетесь! — воскликнула Афинаида. — Он так вас поведет, что вы даже и не вспомните, что не умели танцевать, правда-правда!

— Решайтесь, Дарья! — сказал великий ритор. — Уверен, что танец с вами доставит мне только удовольствие.

Она подумала, что если продолжит сомневаться, это будет выглядеть жеманством. А, кроме того, не хотелось, чтобы Севир, хотя бы и мысленно, насмехался над ней за боязливость. И она приняла приглашение.

Оказалось, что в теле есть своя память, независимая от ума: стоило Дарье закружиться в танце, как все встало на свои места, словно ее последний вальс был не далее как вчера. Хотя, видимо, влияние тут оказало и умение Феодора танцевать: двигаться с ним в паре под музыку действительно оказалось ни с чем не сравнимым удовольствием! Дарья немедленно призналась в этом в порыве благодарности, ведь если б не его настойчивость, она бы так и не испытала в этот вечер того восхитительного единства с музыкой и опьянения танцем, которое ощутила, кружась с великим ритором по залу.

— Вот видите, а вы боялись! — улыбнулся Киннам.

— А где учились танцевать вы? — полюбопытствовала она.

— Мне еще в детстве нанимали учителей, отец прочил меня в высший свет, хотя и не в ту его часть, где я вращаюсь теперь. Так что я должен был уметь все, что требуется для такой жизни. Но многим тонкостям, в том числе танцевальным, я научился, когда стал ректором и получил доступ ко двору.

— Да, там, конечно, все на высоте! Я один раз была на балу во Дворце.

— Правда? Когда?

— В четырнадцатом году, в мае, на открытии Золотого Ипподрома. Я там вас видела, но вы-то вряд ли могли меня заметить.

— К сожалению, действительно не припоминаю. Но ничего, зато теперь мы наверстали упущенное! Если у вас будут какие-то вопросы по науке, не стесняйтесь, пишите. Надо не забыть дать вам мой эмейл. Всегда буду рад помочь!

— Спасибо!

Вальс кончился слишком быстро, Дарья едва успела насладиться забытыми ощущениями. «Зря я строила из себя неумеху! — подумала она. — Могла бы сегодня потанцевать и побольше! Хотя… кто знает, что за танцор этот Лемос? Может, с ним бы у меня и не вышло так хорошо, как с Феодором… Тогда бы я точно смутилась и в другой раз побоялась танцевать. Наверное, как уж оно получилось, так и нужно. А на будущее… я найду время, чтобы держаться в форме! Да и другим танцам хорошо бы выучиться… Если уж теперь я пойду в науку, то надо быть на высоте и в светской жизни тоже!»

— Вы довольно сносно танцуете, — сказал ей Ставрос, когда великий ритор отвел ее обратно к столу.

— Севир, ты хам! — заявил Киннам. — Дарья танцует прекрасно!

— Феодор, ты льстец! — отпарировал Алхимик и обратился к Дарье: — Вы подарите мне следующий вальс?

— Это комплимент? — поинтересовалась она насмешливо, но ее сердце так и подпрыгнуло в груди.

— В его устах точно комплимент! — засмеялся Феодор. — Кошмарный тип! Как вы его терпите?

— Приходится, — Дарья пожала плечами. — Что делать, нелегка участь синхронного переводчика!

— Зато приобретается бесценный опыт, — заметил Севир. — Так вы станцуете со мной?

— Да, — ответила Дарья, внутренне замирая от предвкушения, — конечно.

Танец с Киннамом воодушевил ее, все страхи испарились, и теперь ей хотелось еще раз почувствовать это чудесное единство с музыкой, ощутить собственное тело как часть некоего древнего волшебства. И, разумеется, было любопытно, как танцует Севир! «Неужели он не танцевал ни с кем потому, что хотел танцевать со мной?» — мысль была невероятно лестной и в то же время почти фантастической. Хотя… не потому ли он так рассердился, когда она сказала, что не танцует?..

Нет, лучше не думать об этом. Каковы бы ни были его мотивы, она станцует с ним — просто потому, что хочет. В конце концов, такой случай ей вряд ли еще представится!

Она глотнула чуть-чуть воды и откинулась на спинку стула. Оркестр тем временем сыграл прелюдию к танго, и Феодор с Афинаидой снова оказались в центре зала. К ним присоединились всего две пары — то ли господа ученые не очень-то умели танцевать эту пляску южной страсти, то ли уже слишком много съели и выпили и опасались за координацию движений. Но так было даже лучше — появилась возможность разглядеть, как танцуют отдельные пары. А посмотреть было на что! Как только раздалась музыка, глаза Дарьи приковались к Киннамам. Она еще никогда не видела такого красивого и чистого воплощения любви и страсти, и каждый раз, когда эти прекрасные мужчина и женщина на долю мгновения замирали в той или иной фигуре танца, то дерзкой, то нежной, но всегда головокружительно страстной, ее сердце тоже замирало. Видимо, другие зрители испытывали те же чувства, и, стоило музыке смолкнуть, почти все присутствующие разразились аплодисментами. Дарья тоже похлопала, ощущая легкую зависть: едва ли она научится когда-нибудь так танцевать…

Алхимик между тем наблюдал не столько за танцующими, сколько за Дарьей, но она этого не замечала.

— Вы бы хотели станцевать так? — спросил он.

— Да, — призналась она. — Но я не умею.

— Танго — всего лишь образ того танца, который танцуют двое, идя рядом по жизни. И днем, и ночью. Станцевать его может любая женщина. Если захочет.

— И если есть подходящий кавалер, — пробормотала Дарья и тут же мысленно схватилась за голову.

Ну, зачем она это сказала?!..

Она уже приготовилась услышать от Севира какую-нибудь двусмысленную реплику, но к столу вернулись Киннамы, и Дарья поспешила переключиться:

— Как вы чудесно танцевали! Такая красота!

— Спасибо! — с улыбкой ответил Феодор. — Танго — один из наших любимых танцев.

— До сих пор удивляюсь, как я сумела так быстро научиться танцевать его без ошибок, — засмеялась Афинаида.

— Вы учились в танцевальной школе? — поинтересовалась Дарья.

— О, нет! Меня учил Феодор. Причем я должна была научиться очень быстро, оставалось всего четыре месяца до моего первого бала, я так нервничала и все время наступала Феодору на ноги, — она снова рассмеялась. — Но он прекрасный учитель, и когда я оказалась на балу, даже ни разу не сбилась, хотя иногда была неловкой… Ну, а потом наловчилась!

— Да, хорошо вам! — вздохнула Дарья. — А я ходила на занятия танцами только три месяца, и то урывками… Так ничему и не научилась, кроме африсмы и вальса.

— А сиртаки? — спросила Афинаида.

— Сиртаки — да, конечно! — заулыбалась Дарья. — Но ведь это не бальный танец.

— Не бальный, но иногда бывает важнее бальных, — заметил Феодор.

Они с женой переглянулись — очень быстро, но Дарья успела заметить и подумала, что, наверное, сиртаки для них значит что-то особенное.

— Да, — подал голос Севир, — как любой неодиночный танец, он позволяет чувствовать.

— Чувствовать что? — спросила Дарья и посмотрела на него.

Лучше б она этого не делала. В его глазах теперь светилось то самое мерцание, от которого ей становилось жарко, а сердце начинало выплясывать танец уж точно не медленнее танго.

— Того, с кем танцуешь, разумеется, — ответил Ставрос, изогнув бровь. — Если вам это надо объяснять, значит, вы еще никогда не танцевали по-настоящему. Кстати, — добавил он, прислушавшись к музыке, — вот уже и вальс объявляют. Прошу вас! — он пружинисто поднялся и протянул ей руку.
— Ой, — проговорила Дарья, вслушавшись в прелюдию, которую играл оркестр, — Вальс цветов! Как неожиданно…

— Почему же? — возразил Севир. — Думаете, только в России любят Чайковского?

— Нет, — она чуть смутилась. — Просто я очень люблю этот вальс.

— Тем лучше, — Алхимик неуловимо улыбнулся, и Дарье осталось только гадать, что он имел в виду.


На сей раз желающих танцевать было побольше, к облегчению Дарьи — она надеялась, что они с Севиром затеряются среди пар и за ними не будут слишком пристально наблюдать. Нет, она не боялась ошибиться. Она опасалась, что кто-нибудь заметит, что с ней творится. Похоже, она не в меру расхрабрилась, приняв предложение Ставроса! Хотя как она могла не принять, не показавшись невежливой и не вызвав недоумения у Киннамов? Ведь, в отличие от Афинаиды, она совсем не танцевала и даже не могла сослаться на усталость. Конечно, она не думала, что по ощущениям танец с Алхимиком будет совсем таким же, как с Феодором — всего лишь чудесная музыка, плавные движения, чуть горячащие кровь, и необременительная беседа, — но все же не подозревала, что отличие будет попросту разительным. Дарья поняла это в тот миг, когда Севир положил руку ей на талию, а она свою — ему на плечо, и они очутились так близко друг от друга, и невозможно было никуда увернуться от его темных глаз. По ее телу тотчас полились какие-то магнетические токи, дыхание участилось, щеки покрылись легким румянцем. Ну, почему, почему Севир так действует на нее?!.. И главное, ведь он же наверняка все видит! Оставалось хотя бы попытаться вести светскую беседу, и Дарья, вспомнив их первый разговор в «Алхимии вкуса», сказала:

— Вы ведь тоже любите Чайковского. Вам нравится «Щелкунчик»?

— Да, великолепная музыка!

— А сюжет?

— Хотите знать, верю ли я в превращение уродливых щелкунчиков в прекрасных принцев? — усмехнулся Алхимик.

— Не совсем, — Дарья изо всех сил старалась удержать легкий тон. — Скорее… верите ли вы в силу любви. Впрочем, что это я спрашиваю? — насмешливо добавила она. — Вы так презрительно отзывались о платонизме и воскрешении мертвых…

— Но не говорил, что совсем в это не верю, — возразил Севир.

В его глазах заплясали золотые смешинки, и у Дарьи в груди вмиг потеплело, а потом стало тесно. Он словно вел с ней игру… Впрочем, разве он начал ее только сегодня, а не когда они сели в «Восточный экспресс»? Или даже гораздо раньше — когда он впервые пригласил ее в ресторан? Но куда заведет эта игра, Дарья не представляла… или, скорее, боялась представить.

— Если хотите знать, то я думаю, тут многое зависит от женщины, — продолжал Алхимик. — Вовремя бросить башмачок тоже надо уметь. И уж по крайней мере, пытаться изменить свою жизнь — лучше, чем просто смотреть на чужое счастье и завидовать.

Дарья едва не сбилась с ритма, но Севир удержал ее — и одновременно притянул чуть ближе к себе — или ей померещилось? В самом деле, ее чувства обострились, как никогда раньше. Кажется, она начинала понимать, что означали его слова: «танец позволяет чувствовать». И его последняя фраза… Может, он и правда колдун? Как ему удается читать ее мысли?!..

Наблюдая за Киннамами после знакомства с ними, она испытывала сначала восхищение, а потом в ней постепенно стало шевелиться другое чувство — зависть. И когда она смотрела на их танго, это чувство, пожалуй, дошло до высшей точки: Дарья окончательно поняла, что ее собственные отношения с мужем далеки от той сильной и страстной любви, какую питали друг к другу Феодор с Афинаидой. У них с Василием все было тепло и ровно — равномерный жар русской печки, а вовсе не пламень всепоглощающего пожара. Но зато это куда больше соответствовало благочестию, чем «неистовые страсти» из романов и кинофильмов, хоть и захватывающие, но в то же время разрушительные… По крайней мере, так писали святые Ириней Эгинский, любимый Василием, и даже живший в середине двадцатого века Игнатий Кипрский, который, как считалось, проповедовал осовременненную версию «настоящего православия». Дарье, привыкшей к русским православным традициям, относительный либерализм Кипрского святителя был в новинку, и ей казалось, что еще больше осовременить христианство нельзя и все, что за этой гранью — уже в той или иной степени нечестие. Прикосновение Севира к ее руке во время ужина в «Алхимии вкуса» пробило брешь в этих представлениях, хотя Дарья пыталась забыть об этом и убедить себя, что все это только греховная страсть, порочное плотское вожделение и ничего более. Но, глядя на Киннамов, она поняла, что истинная любовь сочетает в себе все: и умственную и душевную близость, и нежность, и тепло, и глубину, и головокружительную страсть, — и только такое сочетание придает ей совершенную красоту. И еще — что такая любовь вовсе не мешает вере в Бога, напротив, в ней ясно усматривается образ любви вечной…

— Вы считаете, что женщина должна брать инициативу в свои руки и, если ей чего-то недостает в мужчине, выбивать из него это палкой?

— Как грубо! — фыркнул Ставрос. — Я вовсе не являюсь поклонником мужеподобных женщин. Если из мужчины что-то надо выбивать палкой, то самый разумный выход — расстаться с таким мужчиной как можно быстрее.

— А как же любовь?

— Любовь не возникает на пустом месте. Всякая любовь, как говорят философы, это стремление ко благу, подлинному или мнимому, душевному или плотскому, не суть. Невозможно любить то, в чем не видишь для себя никакого блага.

Дарья на миг озадачилась.

— Я имею в виду, — решила она уточнить, — что совершенных людей не бывает, но можно любить человека, несмотря на его недостатки, даже большие.

— Да, если у него при этом есть и значительные достоинства в глазах любящего. При слишком сильном крене в сторону недостатков есть риск принести на алтарь любви не только собственные жизненно важные потребности, но и самоуважение — непростительная жертва! Даже в самородном золоте есть примеси, а бóльшую его часть добывают из золотоносных пород. Но золото есть и в морской воде, только его содержание в ней столь мало, что добывать его оттуда просто нерентабельно. Правда, существует еще жалость… Кстати, говорят, русским женщинам это свойственно — жалеть всяких убогих душой, служить им, жертвуя собой, и получать от этого удовольствие?

— Не знаю, — пробормотала Дарья. — Я бы, наверное, не смогла любить только из жалости…

— Вы точно не смогли бы, — улыбнулся Алхимик. — Вы не настолько аскетичны.

На это возразить было нечего: Дарья действительно ощущала, что ее мантия аскета в последние дни расползается по швам. Вряд ли она сумела бы внятно объяснить, как же, с аскетической точки зрения, страсть может сочетаться с христианским совершенством, которое состоит в бесстрастии, однако то, что она видела своими глазами и подсознательно ощущала, любуясь Киннамами, было убедительней любых рассуждений о божественном совершенстве. Но страстность была лишь одной стороной идеала любви, который теперь открылся ей. Другой стороной, куда более важной, была внутренняя близость — не поверхностное сходство в образе мыслей или видении жизни, но то глубинное сродство, которое доходило до понимания без слов, по взглядам, едва уловимым жестам, прикосновению руки, легкой улыбке…

Дарья с Василием вроде бы понимали друг друга, но это понимание, как выяснилось в последнее время, было далеко не совершенным, а чувство, связывавшее их, было основано, скорее, на симпатии и общей вере. Вера казалась самой важной составляющей, и, видимо, именно поэтому «неистовая страсть» была изначально изгнана из их близости. Между тем, если задуматься, это было нелогично — ведь первоначально ее симпатия к Василию зародилась именно от его красоты и к моменту их объяснения в любви они знали друг о друге мало… да, в сущности, почти ничего, разве только что оба были верующими, но не фанатично, а с разумом. Это уже после признания они проговорили всю ночь, многое рассказали друг другу о себе: кое-что во вкусах у них было общим, разница в другом, казалось, не мешала любви… Словом, идиллия! Вот только теперь Дарье вспоминалась ехидная реплика Елизаветы, прозвучавшая тем вечером: «А разве душу можно узнать за пять дней?»

Тогда казалось, что можно. Почему же после пяти лет совместного существования и любви муж с трудом понимал ее неудовлетворенность жизнью, лучшая подруга списала все просто на домоседство, а совсем чужой и едва знакомый человек сразу ощутил ее внутреннюю неустроенность и не только ощутил, но, когда она описала проблему в самых общих словах, тут же предложил определенные способы ее решения — как теперь понимала Дарья, действительно способные помочь? Мало того, он постоянно касался именно «болевых» точек — в том числе и тех, о которых она сама и не задумывалась. Взять хоть тот первый разговор в ресторане и предложение сменить обстановку: только после этого Дарья вдруг осознала, что ее мечта о путешествиях по Византии по большому счету так и осталась мечтой… Как Алхимик догадывался? Как?!.. Или он действительно чувствовал и понимал ее лучше мужа, лучше близкой подруги, лучше, чем кто бы то ни было?..

— Красивые женщины вообще редко бывают чрезмерно аскетичны, — заметил между тем Севир.

— Спасибо за комплимент, — отозвалась Дарья, зардевшись и потупив взор.

Комплимент был несколько двусмыслен — но что поделать, если у Алхимика такой стиль! И надо, наконец, признаться честно: этот стиль в глубине души ей нравился…

— Это не комплимент, а констатация факта, — возразил Ставрос. — Комплиментом будет, если я скажу, что вы, в придачу к вашей красоте, еще и великолепно танцуете. На самом деле вы танцуете просто хорошо.

Дарья рассмеялась, подняла глаза на Севира — и почти задохнулась от того, как он в этот миг смотрел на нее: его взгляд лучился нежностью, точно заворачивая ее в мягкие шелка, а в глубине черных глаз вспыхивали огоньки, от которых по ее телу разлился томительный зной. И не было никаких сил отвести взор, и она не сознавала, как ее губы дрогнули и приоткрылись… В этот миг Алхимик еще ближе притянул ее к себе одним властным движением руки, и Дарья не оказала никакого сопротивления. Она чувствовала жар его тела, улавливала еле ощутимый терпкий аромат духов, и у нее кружилась голова, хотя ноги продолжали послушно двигаться по паркету. Ставрос вел ее уверенно и грациозно, и она каждой клеточкой ощущала красоту его движений — пожалуй, по сравнению с Киннамом, в каком-то смысле более дикую и опасную красоту — и силу, которой, казалось, невозможно было противиться…

Дарья вновь и вновь пыталась, но не могла понять, почему Севир так действует на нее в физическом смысле. А между тем, вопрос об этой стороне любви смущал ее больше всего, когда она думала о своей жизни с мужем. Здесь тоже не все было так прекрасно, как ей думалось в течение пяти лет, — и снова не кто иной как Алхимик показал ей это. И намекнул, что мог бы открыть перед ней мир неведомых наслаждений. Если она сама захочет. Ничего без ее желания. А ее желание становилось с каждым днем, с каждым часом, а теперь и с каждой минутой все сильнее. Не помогали мысли ни о греховности этого желания, ни о заповедях Божиих, ни о муже и детях. Напротив, когда она пыталась урезонить себя подобными соображениями, у нее возникало ощущение, что пять с лишним лет назад ее кто-то обманул… или она сама обманулась. Или позволила себя обмануть. И позволяла в течение нескольких лет. До тех пор, пока мужчина в черном не привел ее в ресторан, оформленный в виде алхимической лаборатории, где… капнул в ее душу тот самый катализатор, который она искала. А потом еще и снова. И реакция пошла. Сначала чуть заметно, затем сильнее, а теперь Дарья чувствовала, что смесь забурлила так, что того и гляди разрушит последний барьер, который она тщится сохранить, пусть даже он вполне прозрачен… и призрачен?.. Барьер между ней и новой жизнью? Между нею… и им?

Между нею и им сейчас оставалась лишь тонкая прослойка воздуха. А вокруг точно облако, сотканное из невероятно прекрасной музыки, которая поднимала и уносила — от условностей и приличий, от страхов и преград, от правил и наказаний за их нарушение, от всех и от всего… Что это было — искушение? порочная страсть? Или… Дарья не смела даже мысленно выговорить слово, которое значило так много… Слишком много, чтобы решиться прямо сейчас назвать им чувство, порожденное в ней Алхимиком. А все остальные слова были слишком бледны для этого необъяснимого и непреодолимого влечения…

Музыка смолкла, но они несколько секунд не размыкали объятий, точно все еще пребывая в эйфории. Когда Севир повел ее к столу, Дарья ощутила, что в ней произошла некая внутренняя трансформация — она действительно впервые в жизни станцевала по-настоящему, и теперь не знала, к чему же приведет эта новая порция катализатора. Или знала, но не решалась думать об этом?..

Думать ей, правда, и не дали. Киннамы наперебой стали хвалить их с Севиром за прекрасный танец, Феодор подшучивал над Алхимиком, пытаясь выбить из него признание, что он недооценил танцевальных способностей Дарьи, а Афинаида рассказала ей, как впервые в жизни попала на бал в константинопольском Большом Дворце и как у нее подкашивались ноги перед началом.

— Но первый танец это как первый научный доклад: сначала жутко страшно, а как отчитаешь, так открывается второе дыхание, и в следующий раз уже не боишься! — засмеялась она.

«А ведь когда-нибудь придет время, и я тоже буду читать доклады», — подумала Дарья. Мысль о поступлении в аспирантуру уже не казалась ей странной, особенно после рассказа Афинаиды о том, как она вернулась в науку после десятилетнего «провала в православие». И вот, всего за несколько лет госпожа Киннам достигла таких успехов, что считалась одним из лучших специалистов в своей области! «А я особенно и не проваливалась никуда, — размышляла Дарья, — так только, притормозила…»

Больше они со Ставросом не танцевали, как, впрочем, и Киннамы: Афинаида заявила, что устала, и Феодор завел с Севиром какую-то ученую дискуссию о жизни средневековых городов. Дарья попыталась было вникнуть, но вскоре оставила это занятие и, потихоньку смакуя поданный к десерту вишневый ликер, предалась собственным мыслям, стараясь направлять их к своим будущим научным занятиям и не думать о том, что она чувствовала, танцуя с Алхимиком, о нежности в его глазах, о его волшебной грации, о темных волосах, в которые хотелось запустить руку, о родинках на его шее…

Между тем желающих танцевать осталось совсем мало, и после еще двух вальсов оркестр снова перешел на народные мелодии. Вечер подходил к концу. Ученые гости потихоньку совели и начинали расходиться. Ставроса отозвал в сторону Димитриадис — вероятно, хотел поговорить о дальнейшем ходе конференции, — а Киннамы отправились подышать на террасу, прилегавшую к банкетному залу. Дарья объела тяжелую кисть медового по цвету и вкусу винограда и решила тоже немного проветриться.


предыдущее    |||   продолжение
оглавление

2 комментария:

  1. Откуда в вашем мире танго появилось? Ведь там Южная Америка (прошу прощения,Амирия) занята мусульманами)

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. ну, у танго испанско-африканское происхождение, почему оно должно было возникнуть непременно в Аргентине? в мире много места )) тем более что поток колонистов потек в южную Африку.

      Удалить

Схолия