В пятницу
Светлой седмицы Илария отправилась с дочкой на службу в монастырь Живоносного
Источника, где был в этот день престольный праздник. Они выехали пораньше,
чтобы придти до основной волны народа и встать поближе к алтарю — на праздник в
обитель всегда приходило очень много людей, приезжали даже из отдаленных мест,
но многие — только на литургию, а Лари рассчитывала попасть в монастырь к последней
части утрени. На Светлой утреня была короткой, без кафизм, хотя с пением всего
канона, пели монахини красиво, и, конечно, лучше было бы придти к самому
началу, но с маленьким ребенком выстоять всю утреню вместе с литургией было
невозможно — Ева начинала капризничать и баловаться…
Когда они вышли
из дома, Григорий еще спал. За пять лет, прошедших после венчания, муж так и не
начал ходить в Церковь. Впрочем Иларию это не особенно огорчало: она
познакомилась с Григорием не на почве православия и даже в первые дни скрывала
от него свои религиозные взгляды. А еще боялась, не посмотрит ли он на нее
косо, узнав о ее послушничестве в монастыре, но он узнал об этом как раз после
того, как она поняла, что окончательно влюбилась, а монашество — не ее стезя, и
решила выйти из обители. С тех пор она продолжала довольно часто ходить в храм,
причащала и дочь, понемногу учила ее молиться, но в целом на аскезу, посты и
молитвы не налегала — и чтобы не смущать мужа, и потому, что не считала нужным
для мирян слишком строго соблюдать правила, изобретенные прежде всего для
монахов и монахами. «Вековые традиции православия», о незыблемости и святости
которых любил порассуждать Панайотис, никогда не казались Иларии такими уж бесценными.
Конечно, пока она два года жила послушницей в монастыре Источника, не прекращая,
впрочем, при этом учиться в Университете на биолога, она старалась соблюдать то,
что положено монашествующим, советовалась о духовной жизни с игуменьей, в
свободное от учебы время исполняла разные послушания, ходила на службы, и все
это ей нравилось и не было в тягость. Возможно, она бы даже могла стать хорошей
монахиней когда-нибудь… Но ей встретился Григорий, и всего за несколько дней
она поняла, что все-таки хочет жить как обычный человек, иметь семью и
заниматься научными исследованиями, а не выращивать цветы за монастырской оградой.
Правда, обитель Источника принадлежала к числу «ученых» монастырей Империи: там
не постригали никого без высшего образования, монахини занимались переводами и
издательской деятельностью, но Лари училась на биолога, и литературное
направление все равно было ей не по профилю, тем более что она не имела
склонности к таким занятиям и в школе сталкивалась с определенными трудностями
при написании сочиненний…
В общем, все
случилось вовремя, Илария была счастлива и искренне не понимала, почему
некоторые ее знакомые на приходе, куда она ходила, иногда сокрушались о том,
что ее муж до сих пор «не воцерковился». Нет, конечно, Лари была бы рада, если
бы Грига причащался вместе с ней и дочкой за литургией, но ей никогда не
приходило в голову пытаться затащить его туда путем каких-то проповедей и нравоучений.
Иногда он брал у нее читать книги на христианские темы, но в итоге ограничился
тем, что ходил с семьей на пасхальную службу. Илария не страдала ни от его
«невоцерковленности», ни от разницы в образовании. Григорий был из бедной
семьи, к тому же вместе с сестрой остался сиротой и сразу после школы пошел
работать в «Мега-Никс»; только после женитьбы, вознамерившись открыть
собственную таверну, он пошел учиться, но всего лишь на повара. Однако в
свободное время он довольно много читал, был наблюдателен, на работе
сталкивался с самыми разными людьми и умел находить общий язык почти с кем
угодно. Иларии никогда не было с ним скучно, а пробелы в его образовании для
нее были поводом не для досады, а для того, чтобы рассказать мужу то, чего он
не знал, или посоветовать что-нибудь почитать. В свою очередь Григорий умел в
два счета успокоить ее, когда она была чем-то возмущена или расстроена,
насмешить или развлечь какой-нибудь историей, подсмотренной или услышанной на
работе, помочь отдохнуть от умственной работы через какую-нибудь глупость —
например, утащить к морю стрелять по воздушным шарам или на представление
уличного театра на Акрополе. Они оба имели веселый характер, были легки на
подъем, не зацикливались на проблемах, а работа в совершенно разных сферах не
мешала им, наоборот — помогала лучше дополнять друг друга. Так что Илария
никогда не завидовала женщинам, чьи мужья были более церковными — она и так была
вполне счастлива, и ей казалось, что на глубинном уровне важно не формальное
участие в церковной жизни, а некое внутреннее состояние, расположение к людям,
вообще к миру. И это расположение у Григория, как ей думалось, было в общем-то
христианским: он почти никогда ни на кого не злился, старался помогать людям, радовать
их, а когда заимел собственную таверну и лишние деньги, стал принимать участие
в организации бесплатных обедов для бедных и бездомных, — разве не это самое
главное в христианстве: «Я был голоден, и вы накормили Меня, был наг — и вы
одели Меня»?.. В общем, Лари не считала свой брак «нехристианским» и быстро сворачивала
случайные разговоры с православными знакомыми на тему «невоцерковленности»
мужа.
Зато Василий с
Дарьей всегда представлялись ей идеальной парой: оба верующие, церковные, но
без фанатизма, умные, красивые, двое детей… Впрочем, Лари не завидовала им, а
просто любовалась их семьей как неким образцом. Сама она пока не хотела
заводить второго ребенка — все-таки семейные хлопоты отвлекали от научной
работы, а она после защиты диссертации была вовлечена в несколько очень
интересных исследований; к тому же первые роды прошли так тяжело, что Илария
все еще боялась повторять этот опыт. Обычно Дарья тоже приходила в обитель
Источника на престольный праздник, но на этот раз она была в отъезде и на
службу с детьми пришел один Василий — Лари как раз встретилась с ним, подходя к
монастырским вратам.
—
Привет-привет! — заулыбалась она, а дети весело загалдели между собой. — Вы
сегодня тоже пораньше?
— Ну да, —
кивнул Феотоки. — Пока толкотни нет, место получше занять. Кстати, Пан с Лизи
тоже собирались придти.
— Да ты что,
правда? Ну, полный сбор! Только Дари нет… Кстати, она тебе пишет, звонит? Мне
только по два слова в свитках, похоже, ей ужасно некогда!
— Да она так
занята, что и мне ничего не пишет, только свитки шлет по вечерам. Там доклады
почти с утра до вечера, переводить приходится много, так что ей не до нас. Но
зато масса полезного опыта, она говорит. Обещает рассказать про какое-то
сногсшибательное знакомство…
— Ага-ага, она
мне тоже намекнула, что с кем-то там встретилась та-аким! — засмеялась Лари. —
Ну, я рада за нее, это же здорово — куда-то поехать, с новыми людьми
познакомиться! Эта конференция очень важная, туда много кто приехал. Я тоже
рассылку о ней получила, давно еще, но прикинула так и сяк — нет у меня сейчас
темы для доклада туда, там же история науки, тогда о генетике и не слыхивали…
— А вы всё
новые сорта выводите?
— Ага. Сейчас
вот у нас мега-проект — выведение голубой розы. Над этим уже давно во всем мире
бьются, но вот у нас вроде как должно получиться! Только это большой секрет!
— Никому не
скажу, — рассмеялся Василий. — А я вот завтра уезжаю в Эфес на скачки.
— О, правда?
Здóрово! Ну, удачи тебе, надеюсь, ты займешь какое-нибудь место!
— Спасибо! Я
тоже надеюсь, хотя, конечно, жокеи там будут и получше меня.
— Зато в бегах
на квадригах тебе нет равных!
Они уже дошли
до храма, вход в который был по случаю праздника украшен гирляндами из роз. В
притворе приходящие брали на мраморном столике свечи и опускали деньги в ящик
для пожертвований. Никакой лавки в самом храме не было, она располагалась в
отдельном помещении и во время богослужений была закрыта; в свое время Илария
очень удивилась, когда Дарья рассказала ей, что в России церковная лавка чаще
всего находится внутри храма и является чуть ли не главным средоточием
приходской жизни. Впрочем, у русских почти все как-то странно, не так, как
здесь… Иларии вспомнилось, как шесть лет назад она каждый день входила в этот
храм ранним утром: по будням народу почти не было, и в пустом круглом храме,
освещенном множеством солнечных полос из узких длинных окон, так волшебно
звучало высокое пение хора и звонкий голос сестры-чтицы… Сейчас же в ротонде
было уже весьма многолюдно. Хор пел «Светися, светися, новый Иерусалиме…»,
диакон кадил храм, пахло розовым ладаном. «Девятая песнь! — подумала Илария. —
Ну, как раз!» У входа их с Василием увидела мать Амфилохия, заулыбалась и сразу
провела вперед, где было удобнее стоять с детьми. Ева уже успела что-то не
поделить с Дорой, пришлось шикнуть на них; Макс снисходительно косился:
«Девчонки!..»
«Источник еси
воистину воды живыя, Владычице, измываеши убо недуги душ и телес лютыя,
прикосновением Твоим единым токмо, воду спасения Христа изливающи», — пел хор.
«Хорошо-то как!» — подумала Лари. На церковных службах она всегда чувствовала
себя солнечно: радостно было сознавать, что, хотя она, может быть, и не очень
хорошая христианка, но все-таки Бог любит и ее, принимает и дарует ей, как и
всем приходящим к Нему, свою милость, проливая в душу радость, как солнце —
свет. Она всегда себя так чувствовала в Церкви, поэтому ей и было так странно
узнать при знакомстве с Дарьей, что в России считается нормальным для верующих
быть все время быть печальным, скорбящими и бояться грядущего суда. Не то,
чтобы Лари не верила в этот суд, но она всегда гораздо больше верила в божественное
милосердие, и даже евангельские угрозы отослать грешников «в огонь вечный»
казались ей, скорее, воспитательным средством — как детей иногда родители
стращают Гилло-похитительницей, хотя и знают, что ее не существует. По крайней
мере, думать о вечном аде, чтобы побудить себя к благочестивой жизни, Иларии
никогда не хотелось — любой сильный страх вводил ее оцепенение и в какое-то
расслабление, поэтому она не понимала, каким образом это может помогать в
духовной жизни. Правда, многие святые отцы и авторы богослужебных текстов,
кажется, считали иначе, но кто знает — может быть, средневековому человеку это
в самом деле было свойственно, но теперь-то времена и люди изменились!
После литургии
был еще молебен в крипте при чудотворном источнике, но спуститься туда смогли
только духовенство и монахини, остальной народ стоял наверху на дворе и слушал
молебен через динамики. Потом началась долгая раздача воды. Василий с Иларией
не стали толкаться в очереди за водой — обещала им принести по бутылочке мать
Амфилохия, и они ждали ее, отойдя в сторонку.
— Привет! — из
толпы вынырнула Елизавета, а обе ее дочки с радостным визгом бросились к
Феодоре и Еве.
Максим
стушевался во внезапно вдвое увеличившемся женском обществе и, с независимым
видом отойдя чуть в сторону, старательно делал вид, что он уже взрослый, не то
что эти болтливые девчонки.
— А где же
Пан? — спросила Лари.
— Решил
пробраться в крипту, сфотографировать действо, сейчас придет, я думаю.
Панайотис
действительно подошел через несколько минут, очень довольный, с камерой в
руках, поздравил всех с праздником и тут же снял всю компанию и еще отдельно —
детей. Мать Амфилохия принесла воду и извинилась, что нет времени пообщаться:
престольный праздник для монахинь всегда оборачивался большой суетой, впрочем,
тоже приятной — Илария помнила эту радость оттого, что столько приходит народа
помолиться или пусть даже просто взять воды из источника, ведь для кого-то это
может стать первым шагом к более серьезной христианской жизни…
— А где моя
сестрица? — спросил Василий.
— В крипте,
воду раздает, — улыбнулась Амфилохия. — Хотел пообщаться? Могу подменить ее.
— Да нет, не
нужно, спасибо. Она все равно собиралась завтра в гости к нам зайти…
— А, ну
хорошо, я тогда побежала. С праздником еще раз! До свидания, — и монахиня
поспешила к монастырскому корпусу.
— Может,
поедим где-нибудь в кафе и погуляем по парку? — предложила Лизи.
Все
согласились и вскоре уже весело завтракали в одной из забегаловок Зеленого
Пояса. Панайотис, правда, скривился, войдя в это не слишком презентабельное
внешне заведение, но Елизавета засмеялась:
— Нечего
морщиться, вот увидишь, тут кормят повкуснее, чем в вашей «Кофейке»!
Еда здесь и в
самом деле оказалась отменной — впрочем, константинопольцы знали, что в таких
местах с обшарпанными столами и простыми деревянными табуретами нередко можно
поесть куда вкуснее, чем в ином пафосном ресторане на Средней улице.
У Василия тренькнул
мобильник. Прочтя пришедший свиток, он улыбнулся и сказал:
— Дари
поздравляет всех с праздником! Макс, Дора, вам привет от мамы!
— И ей от нас!
— закричала Дора. — Мы по ней скучаем!
— Спасибо, от
нас тоже привет передавай! — сказала Лизи, которая уже успела узнать от Лари,
куда уехала подруга. — Как она там вообще?
— Трудится на
пользу мировой науки. Работы много, она говорит, но ей нравится, интересно.
— А Дамаск-то
она хоть успеет посмотреть?
— Да, завтра и
послезавтра у них экскурсии будут.
— Классно! —
сказала Лизи. — Дамаск красивый, мы с Паном там были два года назад. Такой
настоящий восточный город, и еда там — м-м!
Они гуляли по
парку до обеда, а потом Василий, который был на машине, как и Стратиотисы,
отвез Иларию с дочкой домой. Трое детей забрались на заднее сиденье, а Лари
села вперед.
— Послушай, —
сказал Василий, выруливая на Морскую набережную, — а ты знакома с людьми из
лаборатории, где Дари работала?
— В общем да, но
тесно я там ни с кем не общаюсь. А что?
— Там есть
какой-то Ставрос, алхимию изучает…
— Да-да, есть,
но он нездешний, из Антиохии, а у нас временно работает над своим проектом. Тебе,
наверное, Дари про него рассказывала? Он такой… колоритный!
— Колоритный?
В каком смысле?
Илария
рассмеялась.
— Мрачный,
неразговорчивый и страшно язвительный тип, которому лучше не попадаться на
язык. Но ученый очень хороший! А почему ты спрашиваешь о нем?
— Да просто… —
Василий замялся. — Он Дари на Рождество такой кулон подарил… Ты, наверное,
видела, с драконом?
— Уроборос!
Да, конечно, чудесный!
— Ну вот, я
подумал, что все-таки это должен быть дорогой подарок… и это выглядит немного…
странно. Хотя Дари и сказала, что там всем женщинам дарили дорогие вещи…
— Ты подумал,
это какой-то особый знак внимания? Нет, это вряд ли! Просто Ставрос — большой
эстет, по крайней мере, так мне Эванна рассказывала, она там старшая
лаборантка, я с ней больше других общаюсь, она такая веселая! В общем, Ставрос
просто и не мог подарить другого подарка, это было бы ниже его достоинства. Не
думаю, что это может что-то значить, не беспокойся! Там у них если и есть какой
донжуан, так это Контоглу…
— Заведующий?
— Ну да. Он ко
всем красивым женщинам клеится, к Дари тоже пытался…
— К Дари?
— Она тебе не
рассказывала? — удивилась Илария.
— Нет… Когда
же это было?
— Да еще в
самом начале где-то, как она пришла туда. Но Ставрос его так отбрил, что он
больше не совался!
Внезапно
Илария умолкла, подумав, что получается как-то странно и даже неудобно: она
рассказывает Василию то, о чем сама Дарья ему ничего не сказала…
— Просто
Ставрос не переваривает Контоглу, — быстро добавила она, — все эти его
заигрывания… Ну, вот он его и обсмеял, мне Дари рассказала — так, в двух
словах. Просто я сама у нее спросила, не приставал ли Контоглу к ней, а так,
может, она и мне бы не сказала, просто не придала значения, да и все… Да это в
самом деле ерунда, не стоит переживаний!
— Ну да,
конечно, — согласился Василий. — Тем более она уже оттуда ушла… Мне как-то не
по душа была эта ее затея, честно говоря.
— Почему? Ты
что, хочешь, чтоб она все время только дома сидела? — Илария слегка
возмутилась.
— Нет, —
улыбнулся Феотоки, — просто… Я вижу, ей хочется куда-то себя приложить, но
химия ведь совсем не ее область. Ей бы что-то связанное с литературой, языками…
Хотя я действительно не понимаю, откуда у нее эта скука взялась, ведь она не
бездельничает, все время дома чем-то занята, работа, дети, ученики…
— Думаю, это
просто потребность сменить обстановку. Видишь, она поработала немного в
лаборатории, развеялась… Все будет хорошо, не волнуйся!
— Я и не
волнуюсь. Просто пытаюсь понять.
— А что, разве
Дари до сих пор жалуется на скуку? Мне она ничего не говорила с тех пор, как
ушла из лаборатории.
— Нет, не
жалуется. Но мне кажется, она все-таки не совсем довольна жизнью. Правда,
отчасти я сам виноват — ей путешествовать хочется, а у меня все какие-нибудь
соревнования… Мы вот с ней в Иерусалим собирались поехать, но пришлось
отложить, потому что меня в Эфес пригласили.
— Ну, это
ничего! Вы же все равно поедете в Иерусалим?
— Поедем, да,
только теперь уже во второй половине мая.
— Ну вот, здóрово,
а сейчас Дари в Дамаске, там тоже должно быть интересно, она развлечется… Вам с
ней просто надо время от времени куда-нибудь ездить, наверное, вот и все.
Знаешь, все-таки дома и правда скучно все время сидеть!
«Кажется, Василь приревновал Дари к Ставросу из-за того кулона, надо же! — подумала Илария. — Все-таки он ее и правда очень любит! Беспокоится за нее… Да видел бы он Ставроса, так и беспокоиться не стал бы! — ей стало смешно. — Из того соблазнитель как из какого-нибудь… декарха Лида!» Декарх Лид был героем детективного сериала, который они с Григорием любили смотреть: сюжеты там были лихо закручены, а герой красиво распутывал преступление за преступлением, но при этом своей мрачностью, прямолинейностью и язвительностью отпугивал от себя всех женщин, какие только попадались на пути. Илария уже перестала надеяться, что в какой-нибудь следующей серии он найдет свою «половинку». «Вот был бы еще Ставрос как… Черный Принц, например… Господи, о чем я думаю вообще?! —спохватилась она и даже покраснела. — Дари любит Василя, ее никогда никто не соблазнит!»
Когда про этих героев все напишете, можно будет серию детективов про декарха Лида написать :)
ОтветитьУдалитьнет, такое я не потяну )))
УдалитьТеперь так модно. Вот Роулинг "Сказки барда Бидла" написала, которые в Гарри Потере фигурировали :)
Удалитьну, Роулинг! она миллионерша, ей не надо на жизнь зарабатывать. была бы я миллионершей, жила бы где-н. у моря, так тоже может писала бы в 2 р. больше романов )(
Удалитьи потом, у меня еще наука, она требует многого времени.
еще бы про Черного Принца роман я бы написала )) но там надо на знать морскую тематику и терминологию.
Удалить