«Первый блин
вышел не комом!» — к концу первого заседания Дарья могла быть в этом уже
уверенной и перевести дух. Правда, она допустила кое-какие неточности при
переводе, пару раз перепутала термины в немецком докладе, но в целом все оказалось
не так страшно, как она боялась. Совет Алхимика не думать о слушателях и
переводить как бы для себя действительно помог, как и то, что из своей кабинки
она не видела зал: единственная стеклянная стенка открывалась на кафедру с
докладчиком и стол, за котором сидели ведущие — Димитриадис, Ставрос и еще трое
ученых, в том числе профессор, с которым Алхимик познакомил Дарью на вокзале.
Димитриадис отнесся к Дарье, можно сказать, по-отечески — впрочем, по возрасту
он и годился ей в отцы, — ободрил и сказал, что у нее очень приятный голос.
— Вы не поете?
— поинтересовался он.
— Нет, —
улыбнулась она. — Но когда-то пела… в церковном хоре.
— Вот как!
Наверное, хорошо пели, у вас певучий голос.
— Не знаю, так
уж ли хорошо, но регент не ругала, — засмеялась Дарья.
Она старалась
запоминать и после каждого доклада записывала в блокнотик слова, в переводе
которых не была уверена, чтобы потом посмотреть в словаре или спросить у
Ставроса. Алхимик несколько раз во время заседания вопросительно поглядывал на
нее, и она улыбалась: все нормально!
— Я вижу, вы
справились, — сказал он, когда был объявлен перерыв на обед и она вышла из
кабинки, радостная и слегка возбужденная. — Поздравляю!
— Спасибо! Но
у меня есть некоторые вопросы по терминам…
— Да, но обсудим
потом, сейчас я хочу вас познакомить кое с кем. А, вот и они!
Ставрос
улыбнулся и приподнял руку в знак приветствия, и Дарья проследила его взгляд.
От прохода между рядами театра, в виде которого был устроен конференц-зал, к
ним шел высокий элегантный брюнет с поразительно красивым лицом, а за ним
женщина, которую Дарья в первый момент не рассмотрела, потому что попросту
обомлела: «Неужели это…»
Да, это был он
— через несколько секунд Алхимик уже знакомил Дарью с Феодором Киннамом и его
женой Афинаидой.
— Рад
познакомиться! — сказал великий ритор. — Но я уже успел узнать о вас: я ведь
тоже знаю русский и только что слышал, как московиты вас хвалили, ваш перевод
им явно понравился.
— Приятно
слышать, — смущенно улыбнулась Дарья. — Честно говоря, поначалу мне было
страшновато…
— Поначалу всем
бывает страшновато! — засмеялась Афинаида. — Но Севир никогда не имеет дела с
плохими специалистами, так что если он вас пригласил, это само по себе уже
рекомендация.
— Да, господин
Ставрос очень разборчив, — кивнул Феодор с улыбкой. — Но в науке разборчивость
— полезное качество.
— Запоминайте,
госпожа Феотоки! — сказал Алхимик. — Вам это может пригодиться в будущем. Феодор
с Афинаидой — ваши коллеги-литературоведы, так что пользуйтесь случаем,
спрашивайте, советуйтесь. Хорошие ученые всегда с удовольствием помогают
начинающим, не так ли, Феодор?
— Сущая
правда! — подтвердил тот. — Кто не хочет помочь младшему коллеге, тот по
определению завистник, и настоящего ученого из него никогда не выйдет. Так что
не бойтесь быть навязчивой, госпожа Феотоки!
В первый
момент Дарья была несколько ошарашена тем, что Ставрос представил ее Киннамам в
качестве коллеги — ведь она еще совсем ничего не решила по поводу своего
возможного будущего в науке, — но тут же подумала, что действительно ничто не
мешает ей узнать у них что-то полезное на этот счет. Кто знает, что и как может
пригодиться в будущем!
— Значит, вы
тоже занимаетесь византийской литературой? — спросила ее Афинаида.
— Да, то есть…
Я училась на новогреческой филологии, это еще в Сибири, но после института не
занималась литературоведением, вот только теперь подумываю…
— Для вас еще
все впереди! Я вот вообще пришла в науку после десяти лет полного выпадения из
нормальной жизни, но ничего, быстро наверстала упущенное. Главное — желание и
целеустремленность, тогда все получится!
— Думаю, нам
надо двигаться на обед, — заметил Ставрос. — Перерыв не такой уж большой, как
кажется.
— Ой, да,
пойдемте, я проголодалась! — воскликнула Афинаида. — Мы завтракали в самолете,
довольно рано…
— Тогда тем
более поспешим, — сказал Алхимик и добавил низким, почти урчащим голосом: —
Голодная женщина это ужасно!
— А голодный
мужчина — вообще сущий ад! — патетически отозвалась госпожа Киннам.
Дарья
рассмеялась вместе со всеми, но на ее щеках вспыхнул румянец: говоря свою
последнюю фразу, Ставрос взглянул на нее, и его слова внезапно обрели для нее
второе дно… Только вот с чего она взяла, что он действительно хотел вложить в
них определенный подтекст нарочно для нее?! Неужели он был прав, еще в поезде
намекая на «неудовлетворенное желание»?!.. Дарья почувствовала, что ее щеки
попросту горят, и даже приложила к ним ладони, которые, напротив, были в этот
момент холодны, словно с мороза.
Между тем они
вышли на улицу. Погода в Дамаске стояла совсем летняя — градусов двадцать пять,
однако по здешним меркам это была весна, и Дарья порадовалась, что конференцию
не стали делать летом.
«Нет, я не
буду думать о его намеках! — решила она. — Да никакого намека, может, вовсе и
не было! Все это глупости. Лучше надо и правда пользоваться возможностью
пообщаться с Киннамами… Подумать только, я сейчас буду обедать с самим автором
“Записок великого ритора”, кто бы мог представить! Лари ахнет, когда я расскажу
ей!» — и она заулыбалась. Да, теперь ей точно будет, что рассказать по
возвращении!
Она вздохнула
полной грудью и огляделась по сторонам. Воздух весеннего Дамаска ей нравился —
сухой, легкий и приятный. Но сразу было заметно, что находишься на другой
широте, чем столица: свет падал совсем иначе, иначе ложились тени, иначе
смотрелись на солнце дома и деревья — не то, чтобы красивее, чем в
Константинополе, но просто по-другому. Пахнýло какими-то печеностями — вероятно,
из лавки на противоположной стороне неширокой улицы, по которой они шли к
гостинице. На первый взгляд казалось странным, что обед для участников
конференции не организовали прямо в здании Университета, но, просидев три часа
на одном месте, постоянно напрягая ум и внимание, Дарья поняла, что это было
разумным решением: даже такая небольшая прогулка позволяла размяться и немного
проветриться. Несколько солидных бородатых мужчин, заседавших в небольшой
чайной, с любопытством глазели на проходившую мимо толпу ученых мужей и жен;
один, встретившись с Дарьей глазами, приветливо улыбнулся. Она вспомнила, как
удивляла ее эта приветливость, когда она только обживалась в Византии, — а вот,
привыкла, теперь это воспринимается, как должное…
Обед в
гостиничном ресторане уже был сервирован, и все весело стали занимать места.
Киннамы и Дарья со Ставросом уселись за один стол, Феодор принялся разливать по
бокалам вино из стеклянного кувшина, Алхимик положил дамам оливок, а себе —
горку маленьких желтых перцев, как подозревала Дарья, невозможно острых.
— За
знакомство! — Киннам поднял бокал, а когда все чокнулись и выпили, сказал: —
Госпожа Феотоки, быть может, мы будем звать друг друга по имени? Вы не против?
— Нет, что вы,
пожалуйста, — улыбнулась Дарья.
— Да, я как
раз хотела предложить то же самое! — сказала Афинаида. — Не люблю лишнюю
официальность. Тем более теперь, надеюсь, мы станем друзьями!
— Я буду очень
рада! — с чувством сказала Дарья. — Я и не думала, что буду вот так сидеть с
вами и пить вино, — она засмеялась.
— Я же
говорил, что вы еще встретите в жизни много неожиданностей, — улыбнулся
Ставрос. — Кстати, предлагаю заодно и нам с вами тоже перейти на имена. Не
возражаете?
— Нет,
конечно, так будет удобнее.
В такой
ситуации возражать действительно было бы странно и даже невежливо, хотя Дарью
несколько пугал такой быстрый переход от полуофициального общения со Ставросом
почти к дружескому. Но все происходило как бы само собой, так естественно и
неизбежно, что оставалось только покориться стечению обстоятельств. По крайней
мере, пока их течение фактически никак от нее не зависело.
Впрочем, к
концу обеда она расслабилась и чувствовала, как ей становится легко и весело —
как было в январе на праздновании в лаборатории, когда Алхимик подарил ей
кулон. И, в отличие от того дня, нынешним вечером ее не ждало никакое
неприятное объяснение с мужем, ей вообще не надо было ни перед кем
отчитываться, а когда она вернется домой, то расскажет только то, что захочет.
Сидя напротив Афинаиды, слушая ее рассказ о том, как бурно у нее прошла защита диссертации
и любуясь ее лицом с тонкими мягкими чертами, огромными зеленовато-карими
глазами и открытой радостной улыбкой, а потом разговаривая с Феодором о том,
насколько исследованной областью является современная византийская литература —
Киннам заметил, что произведения последних двадцати лет пока не особенно
привлекают внимание исследователей, так что здесь простирается обширное поле
для научной работы, — Дарья вдруг ясно осознала: ее жизнь принадлежит ей, она
имеет право распорядиться собой так, как считает полезным для своей души и ума,
и вовсе не обязана постоянно оглядываться на других и беспокоиться о том, что и
кто о ней может подумать. Пусть даже и муж. Ведь он живет так, как считает для
себя нужным — сейчас для него на первом месте все, связанное с ипподромом. А
она будет жить по-своему — и почему бы, действительно, не попробовать связать
свою жизнь с научной работой? Ведь правда же, выходя замуж, она вовсе не
подписывала контракт о том, что будет всю дорогу сидеть дома, печь пироги и
заниматься только детьми и переводами! Конечно, Севир преувеличивал, насмехаясь
над ее «маниакальной жертвенностью», но все же благодаря ему она поняла, что
золотая середина в ее жизни пока не найдена. Теперь предстоит ее найти — и,
кажется, туман на этом пути начинает рассеиваться…
Севир. Она
впервые мысленно назвала его по имени, точно попробовала на вкус конфетку —
сладкую и острую одновременно. Все-таки, как бы невозможно он ни вел себя
иногда, он оказал ей благодеяние, познакомив с Киннамами! Разве нельзя за это простить
ему некоторое мелкое хулиганство?.. И, взглянув на Алхимика, Дарья благодарно
улыбнулась ему.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Схолия