29 декабря 2010 г.

Траектория полета совы: Зимние надежды (14)



— Обычай, это наш древний обычай! — объяснял человек в длинном золотом дворцовом гиматии и с золотой же полумаской на лице, другому, одетому в строгий черный костюм, но в такой же золотой полумаске и накинутом на плечи серебряном плаще или, скорее, мантии, покроем напоминавшей монашескую, только плотнее и без складок на спине.

На плече у чиновника красовалась вышивка, говорившая о принадлежности к коллегии переводчиков. Его визави был вежлив, сдержан, но его гладко выбритые щеки и волевой подбородок каким-то непостижимым образом выдавали крайнюю степень удивления происходящим вокруг, смущения и даже какой-то тоски.

— Понимаете, — объяснял переводчик, — календы длятся десять дней…

— А потом?

— А потом огни торжественно заливают водой и наступает крещенский Сочельник.

— Соче… ах, да, — слегка улыбнулся мужчина, вспомнив устаревшее слово.

— До него еще далеко — успокоил его собеседник. — Так вот, каждый день посвящен одному из диоцезов Империи, коих тоже десять — Болгария, Сербия, Пелопонесс, Вифиния, Каппадокия, Палестина — ну, и так далее. В этот день на Среднюю доставляются кушанья и напитки, традиционные именно для данной провинции, выступают артисты, поэты, родившиеся в тех местах. Даже оформление улицы делается в цветах диоцеза. Вот сегодня, например, день Халкидики, она населена преимущественно турками, и вы видите красно-синюю гамму. И, между прочим, зрители должны выбрать лучшие маски театра Мазарис, которые будут участвовать в финальном представлении.

— Какого театра, простите?

— Мазарис. Это греческий народный театр, уличный театр — у него долгая история.

— Я уже понял, что здесь не бывает коротких историй, — улыбнулся гость.

— Истинно так… Благодарю вас, вы необычайно любезны, — переводчик почему-то почувствовал себя польщенным.

«Какой у него архаичный язык! — подумал президент Российской Республики, а это был именно он. — Не иначе, проходил стажировку в Сибирском царстве… Или у местных эмигрантов?»

С представителями ортодоксальной русской эмиграции Михаил Ходоровский уже успел встретиться позавчера, в бывшем посольском храме Андрея Первозванного. Пожилые интеллигентные люди, говорившие со странным прононсом, которые они называли истинно-петербуржским, ему чрезвычайно понравились. Все в них было изящно, сдержанно, пропорционально. Если бы не странное желание чтобы в ленинградском Эрмитаже немедленно водворился толстый избалованный мальчик, которого легитимисты почему-то считали истинным наследником российского престола, с ними было бы очень приятно общаться… Но эта деталь, к сожалению, смазывала впечатление — президенту было крайне неловко видеть, что умные, адекватные люди совершенно теряют голову, говоря о законе императора Павла Первого и сакральной особе монарха… И где — в Константинополе, который, хотя внешне достаточно традиционен, при этом, однако, не абсолютизирует ни одну из политических теорий.

— Я все же позволю себе вкратце рассказать о Мазарисе, если вы благоволите выслушать, — вернул Ходоровского к действительности переводчик. — Видите ли, народный, площадной театр существовал у нас очень давно, задолго до Великой Осады. Только это был еще не театр вовсе, а что-то вроде… балагана, как говорили у вас в России. Ходили повсюду такие люди, которые на потеху публике кривлялись, плясали, изображали попов и фискалов, смеялись надо всеми…

— Что-то вроде скоморохов?

— Именно. Я запамятовал это слово, — улыбнулся переводчик. — И их, разумеется, всегда осуждали, даже преследовали, особенно церковь. Но когда началась Реконкиста, когда произошло смешение племен и рас и наложение друг на друга всяких новых смыслов, этот жанр очень сильно изменился, вернее, оформился в нечто цельное. Появились эдакие стандартные персонажи — турок Балабан — хитрый, но недалекий; крестьянин Петро — честный, но совсем простой парень; монах Симеон со своей подружкой — уличной девкой Федорой; отважная Зулейка, которая всегда борется за правду; злой судья Воидат — эдакие маски, понимаете? Их довольно много.

Ходоровский кивнул. Он тем временем наблюдал за тем, как воздушные гимнасты выделывали невероятные трюки на канатах и трапециях, натянутых между портиками Августеона. Некоторые при этом пытались самыми различными, порой комическими способами подняться с земли на статую Юстиниана — один полз по тросу задом наперед, другой ехал на детской лошадке, за третьим гналась жена с большой скалкой…

— Так вот, для этих героев придумывали всяческие приключения, часто фантастические, пока, наконец, не поместили их в загробный мир — в такое странное место, которое описано в сатирическом диалоге «Мазарис». Там-то вообще все можно, полная свобода творчества… И этот театр Мазарис стал пользоваться большим успехом в варварском мире. Бродячие труппы ходили по всем окрестным странам, потешали публику, которая никогда ничего подобного не видела…

— У нас в России, кажется, тоже одно время была мода на что-то такое, — припомнил президент.

— Да. Варвары так падки на все блестящее, на внешние эффекты, и это их губит, — кивнул переводчик. — То есть, простите, — поправил он сам себя и даже закашлялся от неловкости, — я, собственно, хотел рассказать историю завоевания Северной Болгарии, она связана с Мазарисом. Вы не слыхали?

— Нет. Я полагал, ее завоевание связано с восстанием болгар против Османов?

— Нет, что вы, болгарские области потом очень долго находились под властью турецкого султана — я разумею, того, который воцарился в Киеве.

— Вот оно что…

— Да! Турки ведь доходили до Вены, и если бы не постоянная угроза от Империи с тыла, то, как знать… Коротко сказать, во время войны за испанское наследство они оказались в крайне невыгодном положении и император Иоанн Веселый решил этим воспользоваться. В один прекрасный день коменданту Варны, Юсуф-паше, доложили, что у ворот города стоит труппа бродячих артистов и просится дать несколько представлений. Паша был известным любителем изящного, — тут переводчик коротко рассмеялся, — и тотчас приказал пустить актеров внутрь, с тем чтобы первый спектакль они дали в его дворце, в цитадели.

— Неужели он ничего не заподозрил? — Ходоровский проницательно посмотрел переводчику в глаза; он уже представлял, о чем будет дальнейший рассказ.

— Ну что вы, — кротко ответил тот, опустив глаза долу, — ведь с Империей был тогда заключен мир на пятьдесят лет…

— Понятно…

— Да. Так вот, паша со своими приближенными, развалившись на ковре, наслаждался зрелищем. И, вероятно, был бы в конце концов очень всем доволен, если бы актеры вдруг не выхватили откуда-то сабли и не изрубили всех зрителей в куски… Говорят даже, что сам император был в этой труппе и, если не размахивал саблей лично, то, во всяком случае, не отказал себе в удовольствии наблюдать за неожиданной развязкой пьесы из-за занавески…

— Довольно безответственно для правителя, не находите? — заметил Ходоровский.

— Возможно. Но никаких подтверждающих документов не сохранилось, и вообще…. Таков был его характер!

— И что же дальше? — поинтересовался президент.

— А дальше все просто, начало представления каким-то образом совпало с появлением в гавани Варны нашего флота, который высадил десант. Никто в городе не сопротивлялся.

— Потрясающая история… — задумчиво промолвил Ходоровский.

— Да, очень античная! — радостно согласился переводчик. — В общем, турки в Северной Болгарии защищались недолго, у них тогда были обширные проблемы на польском фронте, да и венгры наседали. Короче говоря, вся территория до Дуная с тех пор вернулась к Византии. Болгары не противились, естественно, им было с чем сравнивать… И, главное, все это тоже произошло в календы! Так что император Иоанн приказал сделать одну свою пьеску, которую он специально написал для Мазариса, обязательным атрибутом этого праздника. Ее представляют в главном театре, очень торжественно, и раз в три года ставят заново, но каждый режиссер это делает по-своему, поэтому скучно не бывает. Сюда ведь едут ведущие мастера сцены! А право сыграть в пьесе получают лучшие уличные актеры, которых выбирают сами зрители.

— Так что же, у них всего несколько дней или даже часов на репетиции? — удивился президент.

— Что делать! Так заведено, у них эти дни не для отдыха, как вы могли уже, может быть, заметить. К тому же постановка являет собой, по современным меркам, всего лишь небольшой одноактный фарс.

— Вы весь вечер мне рассказываете какие-то чудеса! — рассмеялся президент.

— Что же делать, я ведь обязан рассказать вам все, как есть, — серьезно ответил переводчик. — А вы лучше посмотрите туда, вот где настоящее чудо! — с этими словами он указал куда-то вверх.

Это и в самом деле было невероятно — на головокружительной высоте был натянут металлический канат, блестевший сейчас в лучах прожекторов. Один его конец был закреплен на колонне Юстиниана, другой терялся где-то во тьме, на дворцовых крышах. И по этому канату медленно и, как будто, внутренне сосредоточенно, ехал человек на одноколесном велосипеде. Канат слегка раскачивался из стороны в сторону, смельчак, находившийся в весьма шатком равновесии, раскинул руки и, казалось, исполнял экзотический танец. При этом ведущий объявил на нескольких языках, что трюк исполняется без страховки… Заиграла восточная музыка.

— Это называется «Полет турка», — продолжал свои объяснения византиец. — В конце семнадцатого века некий молодой человек турецкого происхождения предложил невиданное зрелище: он обещал переместиться с крыши дворца на колонну Юстиниана без помощи рук… Правда, за весьма круглую сумму. Сказал, что долго думал, прежде чем выбрал именно константинопольские Календы для этого представления… Ну как ему было отказать? А, строго говоря, он действительно без рук попадает в объятия великого императора…

Этот трюк, пожалуй, был самым сложным из всех, показанных зрителям. Длиннющий трос, более двухсот метров, на двух промежуточных опорах… А вокруг — холодная январская ночь, лучи света, пар, поднимающийся над тысячной толпой — и одинокий смуглый юноша с насупленными бровями и сжатыми губами на фоне иссиня-черного неба…

— Это уже потом придумали начинать представление с повторения подвига кровельщика времен Феофила, — объяснял переводчик. — В какой-то момент показалось неприличным, что гвоздем программы всегда становится номер, исполняемый магометанином…

— Да, вы умеете развлекаться, — заметил Ходоровский, задумчиво глядя на турка, парящего над бездной.

— Конечно, ведь кто не умеет развлекаться, тот и жить не умеет, по большому счету, — улыбнулся переводчик. — То есть, я хочу сказать, это мое личное мнение, — добавил он предупредительно.

— Что ж… Наверное, вы правы, — согласился президент.

— Я бы рекомендовал вам походить по Городу, присмотреться ко всему самостоятельно. Одному или с небольшой компанией — здесь вполне безопасно. Вы, должно быть, видели в программе Ипподрома, что завтра у всех гостей свободный вечер — это сделано именно для того, чтобы все желающие могли погрузиться в стихию карнавала, слиться с простыми людьми… Правда, некоторые наши гости все еще опасаются это делать, и совершенно напрасно! Раньше, разумеется, случались покушения на политиков, но сейчас такого не бывает. То есть, желающие существуют, как без этого, но, видите ли, драка в Музее фарфора интересна только до тех пор, пока не приходится платить за разбитые предметы… Гм… Короче говоря, я сообщил вам по этому все, что имел сообщить, — переводчик многозначительно улыбнулся. — А вот послезавтра вечером, например, на Золотом Роге будет потрясающее зрелище — «Гонки по цепи». То есть там, где раньше натягивалась цепь, запиравшая бухту, сейчас наводят что-то вроде легкого понтонного моста, довольно зыбкого, он качается на волнах, и по нему устраивают гонки на мотоциклах и всяких подобных штуках. Огни, музыка, петарды! Там главная сложность в том, чтобы просто удержаться, не соскользнуть в воду.

— Наверное, не всем удается?

— Разумеется. Зато какая практика для водолазных команд! Они потом поднятые со дна мотоциклы забирают себе в качестве премии.

— Ловко! — усмехнулся Ходоровский. — Я не перестаю поражаться тому, как все у ват тут рационально устроено.

— Это наша жизнь, — развел руками переводчик. — Странно было бы, если б мы не старались сделать ее удобнее для всех.

— Так ли уж для всех? — спросил президент недоверчиво. — Даже для последнего бомжа?

— Безусловно. После того, как все разойдутся со Средней, бродяги, например, кинутся собирать мусор, им платят за каждый принесенный мешок.

— Вас не собьешь! Но не может же здесь все быть так идеально? Ведь должна быть… недобросовестность, коррупция?

— Как пить дать, — вздохнул переводчик. — Но, видите ли, у нас есть крепкое основание для борьбы с теми же взятками. Пока там — тут он сделал легкое движение рукой в сторону балкона, на котором располагалось императорское семейство — стоят люди, которых в принципе невозможно подкупить, все не так плохо, как в иных странах…




2 комментария:

Схолия