Алекс ждал ее
на крыльце «Плеяд» — высокий, стройный, в узких черных брюках, шикарной кожаной
куртке и до блеска начищенных ботинках; многие входившие в кинотеатр девушки
откровенно засматривались на него. Он уже купил билеты, и они прошли прямо в
зрительный зал.
Фильм произвел на Афинаиду двойственное впечатление. С одной стороны, очень понравился: актеры играли великолепно, особенно четверка главных — в ролях Прокопия, Велисария и Юстиниана с Феодорой, — да и вообще она когда-то очень любила исторические книги и фильмы и теперь с досадой думала, что за годы потерянные в «православной яме», могла бы прочесть и посмотреть столько всего хорошего и интересного, да и полезного, в конце концов, ведь всегда можно извлечь из истории и из жизни других людей что-то нужное для себя… Но, с другой стороны, любовная тема в фильме привела ее в смущение: хотя там и не было откровенно эротических сцен, но, конечно, и любовь императорской четы, и безнадежная страсть Прокопия к августе были показаны далеко не платонически. Афинаида заворожено смотрела на целующихся героев, на мечтания Прокопия, на Феодору, которая, заложив руки за голову и вытянувшись на великолепном ложе, ожидала Юстиниана, — и поневоле ей воображалось, как она вот так же лежит вечером и с нетерпением ждет героя своих мечтаний…
Фильм произвел на Афинаиду двойственное впечатление. С одной стороны, очень понравился: актеры играли великолепно, особенно четверка главных — в ролях Прокопия, Велисария и Юстиниана с Феодорой, — да и вообще она когда-то очень любила исторические книги и фильмы и теперь с досадой думала, что за годы потерянные в «православной яме», могла бы прочесть и посмотреть столько всего хорошего и интересного, да и полезного, в конце концов, ведь всегда можно извлечь из истории и из жизни других людей что-то нужное для себя… Но, с другой стороны, любовная тема в фильме привела ее в смущение: хотя там и не было откровенно эротических сцен, но, конечно, и любовь императорской четы, и безнадежная страсть Прокопия к августе были показаны далеко не платонически. Афинаида заворожено смотрела на целующихся героев, на мечтания Прокопия, на Феодору, которая, заложив руки за голову и вытянувшись на великолепном ложе, ожидала Юстиниана, — и поневоле ей воображалось, как она вот так же лежит вечером и с нетерпением ждет героя своих мечтаний…
К середине
фильма щеки ее горели, вспомнилось, как в первый год ее православных «подвигов»
Лежнев наложил на нее епитимию за то, что она пошла в кино на гораздо более
невинный фильм, и сказал, что «театр и кино — бесовские изобретения, и кто туда
ходит, служит дьяволу», а потом произнес целую проповедь о том, что «мало людям
своих страстей, так они еще ходят в кино смотреть на чужие»…
«Ну, так что
же? — думала она теперь. — Я точно так же могла бы сидеть дома и предаваться
страстным мечтам! А так хоть посмотрела на жизнь исторических лиц, все-таки
хорошо снято, к тому же ведь это правда — они действительно так жили, любили
друг друга, а все равно ведь стали святыми… И почему это, в самом деле, в
житиях так часто норовят представить святых с самого детства какими-то
бесплотными ангелами, а не живыми людьми? Читаешь и думаешь, что раз они с
самого начала были такими, то их жизнь к тебе не имеет никакого отношения — нам
ведь не являются то и дело ангелы, не приходит постоянно божественная помощь… А
тут посмотришь — вот и святые, а все же были живыми людьми, с какими-то своими
слабостями… но все-таки столько всего смогли сделать хорошего и в конце концов
спаслись! Нет, такие фильмы, по-моему, гораздо полезнее смотреть, чем читать
иные духовные книжки!..»
Фильм так
увлек ее, что она совсем позабыла об Алексе, вообще об окружающей реальности:
сидя в темном зале перед огромным экраном, она словно бы жила там, в далеком
шестом веке… И когда под конец показали Святую Софию и старый Константинополь с
высоты птичьего полета, Афинаида подумала: хорошо бы съездить в Царственный Город!..
Она была там всего однажды, на третьем курсе… как это было давно! Дожить до
тридцати пяти лет в Империи, заниматься античной, а теперь и византийской
литературой, и при этом побывать в Константинополе лишь один раз — какой позор,
в самом деле!.. «Ничего, — подумала она, — сейчас надо подналечь на диссер, а
после защиты можно будет и попутешествовать!»
Когда они
вышли из кинотеатра, Афинаида возмущенно сказала:
— Какой
все-таки подлый этот Прокопий! Так оболгать любимую женщину только потому, что
она не ответила ему взаимностью!.. Вот так любовь! Удивительно, что такой
талантливый человек может быть… таким нечистоплотным!
— Ну, с
талантливыми людьми это, говорят, часто бывает! — усмехнулся Алекс. — Правда,
Прокопий мне, помнится, казался довольно скучным…
— Скучным? —
удивилась Афинаида. — По-моему, он прекрасно пишет, мне так нравятся «Войны»!
Вот «Анекдоты», конечно, мерзкие, хоть и хорошо написаны… Я вообще люблю
исторические книжки! А ты какие любишь?
— Да я как-то
больше фантастику… Приятней смотреть в будущее, хоть бы и воображаемое, чем в
прошлое, это зажигает!
Они сели в
машину и через десять минут были возле кофейни «Парнас», где, по словам Алекса,
не только варили классный кофе и пекли пирожные по собственным рецептам, очень
вкусные, но и подавали «нормальную еду» и даже спиртное. Алекс уверенно провел
Афинаиду к двухместному столику в уютном уголке; в кофейне царил полумрак,
каждый столик был освещен отдельным светильником с цветными стеклами, играла
мягкая ненавязчивая музыка. Афинаида села в удобное кресло и почувствовала себя
раскованно и как-то расслабленно. Алекс протянул ей меню, и она выбрала себе
греческий салат, черный кофе и какое-то замысловатое пирожное с кремом,
украшенное фруктами и шоколадной фигуркой совы, а Алекс — шашлык из баранины с
овощным гарниром, капуччино и мороженое; он также заказал им на двоих бутылку
вина и два сорта оливок. Когда официант записал заказ и отошел, Афинаида
внезапно вспомнила, что теперь Рождественский пост, и немного смутилась, но тут
же мысленно махнула рукой: заказ сделан, не отменять же теперь… Да еще не
хватало сообщать Алексу, что она постится! Он, пожалуй, сочтет это диким… а ей
сегодня не хотелось выглядеть перед ним смешно и странно. Она снова вспомнила
вчерашний визит Ирины и подумала: «Вот так оно и бывает: сегодня одно позволишь
себе, завтра другое… а там уже и не заметишь, как зайдешь далеко-далеко!» — но
почему-то никакого сокрушения эта мысль у нее не вызвала.
Вино и оливки
принесли почти сразу, и Алекс предложил выпить за успех первого доклада
«будущего доктора наук». Афинаиде было приятно такое внимание, и она подумала,
что Алекс, в общем, вовсе не плохой, а что он не любит копаться в древних
текстах, так это, наверное, из-за технического склада ума — зато вон как
здорово он разбирается в компьютерах и в программах!..
От вина
Афинаиду стало клонить в сон, она лениво поедала оливки в ожидании своего
салата и поглядывала на Алекса: да, он, конечно, был красив и имел тот тип
внешности, который нравится девушкам — этакий романтичный златокудрый принц,
самоуверенный, достаточно галантный, умеющий сказать комплимент, пошутить…
Правда, шутил он несколько однообразно и в общем не особенно остроумно, она еще
в Академии это замечала, но тогда ум в мужчинах не интересовал ее настолько,
чтобы считать отсутствие большого ума серьезным недостатком… Зато он умел так смотреть!.. Так, как он и сейчас
глядел на нее поверх бокала с вином — только теперь-то она понимала, что за
этими многозначительно-пронизывающими взглядами нет никакой глубины… А в
двадцать лет могла ли она понять это?.. В сущности, ничего удивительного, что
она тогда запала на него… Обидно не столько то, что так вышло, сколько то,
какие последствия имело это увлечение… Но при чем тут Алекс? Уж в ее выпадении
из жизни в православие он точно не виноват!
Он спросил ее
о том, как прошел доклад, она рассказала вкратце; Алекс слушал как будто даже с
интересом, и сказал, что довольно часто общается с Кирой, их бывшей сокурсницей
— она преподавала в Академии античную литературу.
— Кстати, она
тебя видела в приемной у ректора, только ты ее не узнала. Ну, ее теперь и
впрямь не узнать: пухленькая стала, перекрасилась в блондинку и ходит все в
белом или в красном, а раньше, помнишь, такая готичная была! — Алекс
рассмеялся.
Кира?..
Афинаида вдруг вспомнила злое лицо женщины, бросившееся ей в глаза, когда она
вышла из кабинета Киннама после их первой беседы: ярко накрашенная невысокая
блондинка сидела в приемной ректора вместе с еще двумя женщинами и мужчиной —
очевидно, все они давно ожидали, когда великий ритор освободится и были сильно
раздражены, потому что Афинаида услышала чей-то шепот: «Ну, наконец-то!» — а
Элен посмотрела на нее с некоторым ужасом. Афинаида смущенно пробормотала:
«Простите, пожалуйста!» — и, кивнув секретарше, поскорей вылетела из приемной…
Значит, эта женщина в белом костюме была Кира — та самая вечно одетая в черное
худющая девица, которая больше всего любила в античной литературе всякие
описания военных ужасов и частенько цитировала из «Илиады» самые кровавые места
о просаженных черепах, выпущенных внутренностях и болтающихся на одной коже
отрубленных головах?..
— Так это была
она? Смутно припоминаю… Я и правда не узнала ее. Впрочем, я тогда очень
торопилась и никого не разглядывала… Но, скорее всего, не узнала бы, и
разглядев, — Афинаида улыбнулась. — Да, люди меняются!
Тут им
принесли новую порцию из заказанного, и Афинаида с удовольствием принялась за
салат — греческий она всегда очень любила и, к тому же, успела проголодаться, —
а Алекс налег на шашлык, так что некоторое время они занимались поглощением
еды, перекидываясь ничего не значащими словами: Афинаида сказала, что ей очень
нравится в этой кофейне, Алекс подтвердил, что здесь отлично, сервис и меню на
высоте, и он частенько здесь ужинает с тех пор, как «открыл» это заведение...
Когда их тарелки опустели, Алекс разлил по бокалам остатки вина и сказал:
— Ну, за
перемены в жизни… конечно, за хорошие перемены!
— Да, за это и
правда надо выпить!
Они чокнулись,
и Афинаида медленно принялась допивать свое вино, а Алекс одним залпом осушил
свой бокал, откинулся на спинку кресла и сказал:
— Ты тоже
очень изменилась, Ида! Почему ты раньше была какая-то… как старуха? Ты,
оказывается, такая красивая, — он словно раздевал ее глазами, — такая…
романтичная…
— Ну, я и
раньше была достаточно романтичной! — усмехнулась она, чуть краснея; ее
начинали смущать его слишком назойливые взгляды.
— Да, я помню
твое письмо! Честно говоря, потом я не раз жалел, что вернул тебе его, хотелось
перечитать… Оно сохранилось?
— Я сожгла его
много лет назад, — ответила она, вспыхнув. — Все это было… очень глупо с моей
стороны, и ты хорошо сделал, что вернул его.
— Как,
прямо-таки сожгла? Радикально!
— Да, я вообще
тогда была… радикальная.
— А сейчас?
— Сейчас…
наверное тоже, — она улыбнулась. — Ты же видишь, я довольно радикально сменила
имидж!
— Это
правильно! Глупо прятать такую красоту!
Определенно, в
том, как он теперь смотрел на нее, было что-то неприличное… или ей просто
казалось?.. «Наверное, это я уже пьяна, — подумала она. — Или все еще не
отрешилась от тех представлений о поведении в обществе, которые внушал нам
Лежнев… Господи, как же хочется спать!.. Что-то меня совсем развезло… Надо
выпить кофе, может, проснусь… О, а вот как раз его и несут!»
Им
действительно принесли заказанный кофе и десерты, и Афинаида почти со
сладострастьем погрузила ложечку в пирожное — сладкое она очень любила во
всяком виде. В кофе, правда, определенно не доложили сахара, и она вспомнила,
как великий ритор в их первую встречу сказал: «Что-то говорит мне, что вы
предпочитаете покрепче и послаще»… Интересно, как он догадался?..
Пирожное
быстро кончилось — как всегда!.. Афинаида допивала последний глоток кофе, когда
Алекс, уже тоже расправившийся со своим десертом, сказал:
— Тут есть еще
терраса наверху, с нее красивый вид на Акрополь. Не хочешь подняться?
— О, давай! —
обрадовалась она. — Надо подышать свежим воздухом, а то я что-то засыпаю
совсем…
Он заплатил за
ужин, они взяли куртки и, поднявшись по устланной ковровой дорожкой довольно
крутой лестнице, оказались «на вершине Парнаса», как пошутил Алекс. По его
словам, в теплое время здесь вечером трудно было найти свободный столик, но
сейчас на террасе никого не было, только в углу целовалась какая-то парочка, да
двое туристов пытались заснять ночной Акрополь — подсвеченный, таинственный, он
и правда смотрелся очень эффектно, на фоне черного неба; особенно красив был
храм Богоматери в Парфеноне. Алекс с Афинаидой подошли к ограждению и,
опершись, несколько минут созерцали эту всегда захватывавшую дух картину.
Девушка вдыхала холодный воздух и пыталась представить, как смотрелся Акрополь
в средние века, когда не было ни электричества, ни автомашин — наверняка здесь
было очень тихо, а звезды, которые теперь были плохо видны из-за огней
огромного города, сияли куда ярче… Налетел порыв ветра, Афинаида чуть
поежилась.
— Холодно? —
спросил Алекс и вдруг обнял ее за плечи.
Она вздрогнула
и попыталась отстраниться.
— Да ладно,
чего ты, Ида? Вдвоем всяко теплее! — тихим и каким-то душным голосом проговорил
он и еще крепче прижал ее к себе.
Он был
сильным, и она, перестав вырываться, быстро проговорила:
— Не надо,
Алекс! Правда не надо… Отпусти, пожалуйста!
Но он не
только не отпустил, а мягко и властно развернул ее к себе лицом и наклонился к
ней… Однако прежде чем его губы коснулись ее, Афинаида, собрав все силы, в
отчаянном порыве обеими руками оттолкнула его, так что он отлетел на два шага,
и сама отскочила с криком:
— Нет!
Алекс ошалело
глядел на нее несколько секунд, а потом раздраженно сказал:
— Ты что,
совсем одурела, так пихаться?!
— Это ты
одурел! — воскликнула она. — Я же сказала: не надо! Я не хочу с тобой
целоваться, понятно? Я тебя не люблю! И не лезь ко мне со своими объятиями!
Знала бы, что этим кончится, так я бы… вообще не пошла с тобой сюда!
На лице Алекса
появилось злобное выражение.
— Вот как? —
процедил он. — Гнушаешься мной, да? Значит, Киннам действительно уже успел
раздвинуть тебе ноги! А я-то думал, Кира сочиняет… Ну, с ним-то мне и впрямь не
потягаться, придется смириться!
Афинаида не
поверила своим ушам.
— Ч-что ты
сказал? — еле выговорила она.
— То и сказал!
— Алекс зло рассмеялся. — Или ты будешь строить из себя нетронутую невинность?
Кира мне рассказала, как ты у него три часа в кабинете просидела! Видно, ему
прискучили сладкие красотки, которые его там обхаживают, захотелось
кисленького, что называется… сыра с плесенью, ха-ха! То-то после этого ты так
быстро принарядилась, вон какая стала, теперь и не подступись! Я теперь для
тебя недостаточно хорош! А я-то помню твое письмецо, как ты там писала…
Он не успел
договорить. Афинаида подскочила к нему и со всего размаха залепила пощечину.
Кажется, ее удар пришелся отчасти в глаз, Алекс выругался и отшатнулся, а она
бросилась к выходу с террасы. Как безумная, сбежав вниз и промчавшись по залу
мимо удивленно взиравших на нее посетителей, Афинаида вылетела на улицу и
побежала, сама не зная куда, чуть ли не расталкивая прохожих; шедшие навстречу
люди испуганно сторонились. В голове у нее стучала одна мысль: «Скорей, скорей
отсюда!» Добежав до первого перекрестка она остановилась, огляделась и, увидев
на остановке ярко-желтое такси, устремилась к нему. «Скорей, скорей домой!» Она
открыла дверцу, назвала адрес, водитель кивнул, она села, и такси рвануло с
места. Афинаида, наконец, осознала, что она одна, без Алекса, что он уже ее не догонит,
что она едет домой, вздохнула — и тут по ее щекам неудержимо потекли слезы, и,
не в силах больше сдерживаться, она разрыдалась. Таксист, пожилой дяденька
добродушного вида, растерялся, притормозил и спросил участливо:
— Госпожа, что
с вами?! Вас сильно обидели?
— Не-ет, —
сквозь слезы проговорила Афинаида, торопливо доставая из сумочки носовой
платок. — Не… обращайте… не обращайте внимания! По… поезжайте скорей!
— Ну, как же
не обращать внимания, когда вы так плачете? — сказал таксист, прибавляя скорости.
— Такая красавица и так рыдаете! И какой только гад обидел такую хорошую
девушку?! Да ему бы морду набить, бабуину этакому!
Афинаида вдруг
усмехнулась, вытерла лицо и сказала:
— Да нет, не
надо бить ему морду. Это было бы слишком немилосердно — ведь у него, кроме
морды, ничего нет!
Отличная последняя фраза, отличная! :)
ОтветитьУдалить